Дневники
Шрифт:
Народ живет, и в числе отправлений народной жизни есть необходимость людей разоряющих, грабящих, роскошествующих и куражащихся. И это правители несчастные, долженствующие отречься от всего человеческого.
5 апреля. История хочет описать жизнь народа - миллионов людей. Но тот, кто не только сам описывал даже жизнь одного человека, но хотя бы понял период жизни не только народа, но человека, из описания, тот знает, как много для этого нужно. Нужно знание всех подробностей жизни, нужно искусство - дар художественности, нужна любовь. Кроме того, при величайшем искусстве нужно много и много написать, чтобы вполне мы поняли одного человека. Как же в 400-х печатных листах (самое многотомное историческое сочинение)
Но и это не вся еще беда.
Искусства нет и не нужно, говорят, нужна наука.
Не только подробностей всех о человеке нет, но из миллионов людей об одном есть несколько недостоверных строчек, и то противуречивых.
Любви нет и не нужно, говорят. Напротив, нужно доказывать прогресс, что прежде все было хуже.
Как же тут быть? А надо писать историю. Такие истории писали и пишут, а такие истории называются: наука.
Как же тут быть?!
Остается одно: в необъятной, неизмеримой скале явлений прошедшей жизни не останавливаться ни на чем, а от тех редких, на необъятном пространстве отстоящих друг от друга памятниках - вехах протягивать искусственным, ничего не выражающим языком воздушные, воображаемые линии, не прерывающиеся и на вехах.
На это дело тоже нужно искусство. Но искусство это состоит только во внешнем: в употреблении бесцветного языка и в сглаживании тех различий, которые существуют между живыми памятниками и своими вымыслами. Надо уничтожить живость редких памятников, доведя их до безличности своих предпол 65d ожений. Чтобы все было ровно и гладко, и чтобы никто не заметил, что под этой гладью ничего нет.
Что делать истории?
Быть добросовестной.
Браться описывать то, что она может описать, и то, что она знает - знает посредством искусства. Ибо история, долженствующая говорить необъятное, есть высшее искусство.
Как всякое искусство, первым условием истории должна быть ясность, простота, утвердительность, а не предположительность. Но зато история-искусство не имеет той связанности и невыполнимой цели, которую имеет история-наука. История-искусство, как и всякое искусство, идет не вширь, а вглубь, и предмет ее может быть описание жизни всей Европы и описание месяца жизни одного мужика в XVI веке.
Дневник - 1871
1871. 26 ноября. Есть литература литературы - когда предмет литературы есть не сама жизнь, а литература жизни, и литература литературы 999/1000 всего пишущегося. Есть политика политики - когда предмет политики не есть государство, а прежняя современная политика, 999/1000 всей деятельности палат. Есть поэзия поэзии, и в музыке, и в живописи, и ваянии, и в письме, - когда предмет поэзии есть не жизнь, а прежняя поэзия, 999/1000 всего творящегося. Есть наука науки - когда предмет не есть жизнь, а прежние положения науки Линней, Кювье, Дарвин. Есть или нет видов? Есть или нет понятия справедливости? Есть или нет тяготения? Есть философия философии, когда предмет не мысль, а системы. Первое легко и безгранично, второе трудно и редко.
Естественные науки - это стремление найти общее в жизни внешнего мира с жизнью человека. Человек родится из оплодотворенного яйца. Давай отыскивать яйцо в полипе и оплодотворение в папоротнике.
Дневник - 1873
1873, Коября 5. [Ясная Поляна.] Художник звука, линий, цвета, слова, даже мысли в страшном положении, когда не верит в значительность выражения своей мысли, От чего это зависит? Не любовь к мысли. Любовь тревожна. А эта вера спокойная. И она бывает и не бывает у меня.
Nоября 6. Еду на порошу. Я смолоду стал преждевременно анализировать все и немилостиво разрушать. Я часто боялся, думал - у меня ничего не останется целого; но вот я стареюсь, а у меня целого и невредимого много, больше, чем у других людей. Орудие ли анализа у меня было крепко, или выбор верен, но уже давно я более не разрушаю; а целыми остались у меня непоколеблены - любовь к одной женщине, дети и всякое отношение к ним, наука, искусство - настоящие, без соображений величия, а с соображением настоящности наивного, охоты - к деревне, порою к севру... и все? Это ужасно много. У моих сверстников, веривших во все, когда я все разрушал, нет и 1/100 того.
Montaigne. La pointe a la sauce [Монтень. Острота в соусе (фр.)].
Noябpя 17. Разговор о земстве с Свербеевым. Администрация чувствует, что власть одна [?], а троицын день - березки.
Читал Верна. Движение без тяготенья немыслимо. Движенье есть тепло. Тепло без тяготенья немыслимо. [...]
28 декабря. Если человек думает, что его жизнь есть только преходящее явление - звук лиры Платона, то это происходит оттого, что жизнь всех других людей представляется ему только звуком лиры, но если он любим или любит, значение своей жизни станет для него глубже.
Дневник - 1878
1878, 17 апреля. [Ясная Поляна.] После 13 лет хочу продолжать свой дневник. Вчера был у заутрени (пасха). Утром читал записки Веневитинова. Ходил гулять с Василием Ивановичем. Говорили о его деле. Вечером все с детьми на тягу в Заказ. Читал Болотова. Дневник Бочарова. Кажется, все ясно для начала. Нынче встал в 10, читал, сбирался писать, но - насморк и слабость духовная и физическая. Вышел гулять, но холодно, - вернулся. Соня говорила с Лизаветой Александровной и рада, что сделала ей пользу. Катают яйца. Стану писать письма.
5 мая. Вчера не помог старушке телятинской. Празднословил с Василием Ивановичем. Тщеславился мыслью и горячился с Соней. Нынче сердился на Алексея и старосту, за то, что дурно окопали яблони. Читал утром записки Фон-Визиной. Преданность богу - правда и опасно.
22 мая. Пережил важные и тяжелые мысли и чувства вследствие разговора с Василием Ивановичем о Сереже. [...] Все мерзости моей юности ужасом и болью раскаяния жгли мне сердце. Долго мучился. Ездил в Тулу с Сережей и говорил с ним. Стал вставать рано и пытаюсь писать, но нейдет. Нейдет оттого больше, что нездоровилось. Но кажется, что я полон по края, и добром. Окончил Болотова. Читал Парфения. Раскол наводит меня сильнее и сильнее на важность мысли о том, что признак истинности церкви есть единство ее (всеобщее единство), но что единство это не может быть достигнуто тем, что я, А или В, обратит всех других к своему взгляду на веру (так делалось до сих пор, и все расколы, папство, лютеранство и др.
– плод этого), но только тем, что каждый, встречаясь с несогласными, откидывая в себе все причины несогласия, отыскивает в другом те основы, в которых они согласны. Осьмиконечный или четырехконечный крест, и пресуществление вина или воспоминание, разве не то же ли самое.
Был у обедни в воскресенье. Подо все в службе я могу подвести объяснение, меня удовлетворяющее. Но многая лета и одоление на врагов есть кощунство. Христианин должен молиться за врагов, а не против их.
Читал Евангелие. Везде Христос говорит, что все временное ложно, одно вечное, то есть настоящее. "Птицы небесные..." и др. И на религию смотреть исторически есть разрушение религии.
Дети: Илья и Таня рассказывали секреты, влюблены. Как страшны, скверны и милы.
Начал писать "свою жизнь".