Дневники
Шрифт:
В Старой Колпне на пожаре старуха бросилась за холстами в чулан, но попала в чулан и сгорела. Вытащили после.
28 мая. Мужик из Спасского посоветоваться о брате. Целый день Фет.
29 мая. Дочь молочной сестры, умильная, маленькая. Ни хлеба, ни избы.
[...] Разговор с Фетом и женой. Христианское учение неисполнимо. Так оно глупости? Нет, но неисполнимо. Да вы пробовали ли исполнять? Нет, но неисполнимо. [...]
31 мая. Мать лапотковского, что в Сибирь ссылают. Плачет. Малый хорош. То жалко. Если сошлют, куда же нам идти.
Разговор с Таней о Василии Ивановиче. Мирские не понимают божиих. Нравственность будущей
3 июня. Кучер Хомякова, отец, сын и мать. Идут в Москву. Две погорелые старухи, головенские (коротко подоткнуты). Бибиков с Сережей и Кривцовым едут к царю с иконой в 700 р. Сережа читал дело о земле. Надо выписать. "Слушали, признав: земле - справка; приказали".
Ходил гулять, беседа с Иваном Андреичем.
4 июня. Солдат в поддевке с медалями, кривой, просит дочь выдать замуж. В ноги.
Анисья Морозова - лошадь обезножела.
Жаров. Злой, нахрапом лезет.
Дмитрий Федорович. Ошибся: Зорину. Тоже нет хлеба.
И у самого нет хлеба.
Мостовский остаток человека - старик, получил приговор о бедности. Идет в Крапивну. Александр Петрович написал ему прошение.
5 июня. Вчера уныл и гадок я был. Злился на Жарова и Одоевского.
Баба городенская. Муж больной. Она вышла за вдовца первого. От того два мальчика. Потом за другого. Пасынок отделился. Сына записали. Кормится кусочками и сама по миру ходит. Желтая, запухшая. Сбилась совсем.
8 [июня]. Кочетков из острога просит о том, что его переводят в полуроту Архангельской губернии.
Копылова мать. Давно уже не пекли хлеба. Кусочки не продают.
Из Бабурина на деревяшке, лугов просил.
Странник, разбитый параличом, еле говорит. Тамбовский, рассказывает, сколько раз причащался.
Две погорелые бабы из Головенок. Одна с ребенком.
Ходил гулять. Плотники одоевские. Рассказ о переселении из именья Красовского Бабошино. Не хотели брать по 60 р. на двор. Согнали с четырех волостей 700 мужиков с топорами, ломами, вилами, велели ломать. "Грех".
– "Что же делать, велят. Не станешь, прибьют".
– "Пускай прибьют, на них, а не на тебе грех будет. Бог велел терпеть".
– "Оно так. Я, положим, не ломал". Расставили по слободам, принялись - ломать. Кто крышу роет, стропила. Косяки, окна косят. Печи ломают. Мужики, человек сорок, ушли на гору, смотрят. Старшина сам перевез. Другие, как начали ломать, сами взялись, чтобы не дуром ломали. В одном доме баба только в ночь родила, да еще двойню. Оставили дом. Начальство было: 1) член, 2) исправник, 3) становой, 4) урядники. Пуще всех урядники, так и снуют - ломай. И старшины.
9 июня. Вчера встретил мужика молодого новосильского из острога за подгребание муки. Пухлый, сладострастный, с красными пятнами, вшивый. Просидел три месяца. Расслаб.
Константин - хлеба нет. Картофель посадил. Дочь прислал.
Дворовый с женой, противный. Дурачок из Пирова. Жену ищет.
Из Щекина погорелый солдат с дочерью.
17 июня. [В дороге.] Деревни Кучинки Чернопятовой. Анна Максимова мальчик Алексей Макаров. Хозяин избил и оклеветал в покраже меди и железа. [...]
22 июня. Соня сердится, я снес легко. Урусов мил. Разговор о том, что книга действует, потому что это один чистый дух.
"Отечественные записки". Статьи о сектантах. Шалопуты и странники.
23 июня. Михайловна городенская плачет, вспоминая, как она призрела детей. Мужик рыжий, вдовый. Старшая девочка 15-й год. Проработает два дня, принесет ковригу хлеба. Отец бросил.
25 июня. Десять человек странников. Старик 68 лет, слепой, со старухой. Высокий, тонкий, живой. Похож на слепого Болхина. Жалуется на мужиков - отняли землю, дом (чтобы похоронить его) и долю в проданном лесе. Рассказы про хохлов. От деревни до деревни 40, 30 и 20 верст обыкновенно. Через улицу кричат. Заходи ночевать. Напоят, накормят и постелют. И на дорогу дадут. Продавать кусочки некому. Наши набрали слепые, да раздвинули коноплю и бросили. У нас нищеты страсть. Некому подавать. Я не продаю - сирот кормлю, не в похвалу сказать. Даром отдавать - жалко. Продай. Не продаю, вчера не ели, и нынче дело к ужину. Плачет. Давай безмен! Денег не взял. Рассказ про хохла. Узнал, что я темный, снял Пантелеймона. На колени, сам плачет. Целуй в глаза.
Два из Сибири. Один слесарем был, тяпнул. Идет откапывать деньги. Другой у купца 16 лет выжил по 100 р. на год.
Кузминский удивлен, что не одобряют Муравьева. "Он делал это по убеждению". Он грабит на дороге по убежденью.
[27 июня.] 26, 27. Очень много бедного народа. Я больнешенек. Не спал и не ел сухого шесть суток. Старался чувствовать себя счастливым. Трудно, но можно. Познал движение к этому.
[28 июня.] 28. С Сережей разговор, продолжение вчерашнего о боге. Он и они думают, что сказать: я не знаю этого, это нельзя доказать, это мне не нужно, что это признак ума и образованья. Тогда как это-то признак невежества. "Я не знаю никаких планет, ни оси, на которой вертится земля, ни экликтик каких-то непонятных, и не хочу это брать на веру, а вижу, ходит солнце и звезды как-то ходят". Да ведь доказать вращение земли и путь ее, и мутацию, и предварение равноденствий очень трудно, и остается еще много неясного и, главное, трудно вообразимого, но преимущество то, что все сведено к единству. Так же в области нравственной и духовной - свести к единству вопросы: что делать, что знать, чего надеяться? Над сведением их к единству бьется все человечество. И вдруг разъединить все, сведенное к единству, представляется людям заслугой, которой они хвастают.
– Кто виноват?
– Учим их старательно обрядам и закону божию, зная вперед, что это не выдержит зрелости, и учим множеству знаний, ничем не связанных. И остаются все без единства, с разрозненными знаниями и думают, что это приобретение.
Сережа признал, что он любит плотскую жизнь и верит в нее. Я рад ясной постановке вопроса.
Пошел к Константину. Он неделю болен, бок, кашель. Теперь разлилась желчь. Курносенков был в желчи. Кондратий умер желчью. Бедняки умирают желчью! "От скуки" умирают.
У бабы грудница есть, три девочки есть, а хлеба нет. В 4-м часу еще не ели. Девочки пошли за ягодами, поели. Печь топлена, чтоб не пусто было и грудная не икала. Константин повез последнюю овцу.
Дома ждет городенский косой больной мужик. Его довез сосед. Стоит на пришпекте.
У нас обед огромный с шампанским. Тани наряжены. Пояса пятирублевые на всех детях. Обедают, а уже телега едет на пикник промежду мужицких телег, везущих измученный работой народ. [...]
29 июня. Старичок, кроткий, зажиточный (плачет сейчас), просит строиться. Вперед готов заплатить штраф мировому. Странники. Побирушка из Городны пришла на балкон и легла в ноги в середине двери.
Разговор с Юрьевым, ему не нравится, что землю хотят мужикам, а во всем либерален.