Дни искупления
Шрифт:
— Свои обязанности мы выполняем, — присоединился к оправданиям Курита.
— Что бы вы хотели увидеть в первую очередь? — осведомился Стефенс.
— Скажите, вы были здесь в пятницу?
— Да, мы оба были тут.
Лишь сейчас Лорен заметил шрам под усами Стефенса как раз напротив искусственного зуба.
— Вы видели доктора Джернигана? Или Дейльха?
— А как же, обоих, они ведь руководители эксперимента.
— Амардаса Сингха?
— Тоже. Такого колоритного субъекта невозможно не заметить.
— А вы, — Лорен оглянулся по сторонам, нет ли поблизости Билла, — не заметили тогда Пашиенса?
Стефенс сосредоточенно задумался, глянул на Куриту.
— Нет, его не заметили.
— Послушай, — сказал Стефенсу Курита, — давай покажем ему «Большой взрыв».
— Точно. Хотите посмотреть, как рождается Вселенная? Можем показать вам, весьма занятная вещь.
Лорен заподозрил, что они подшучивают над ним, и внимательно всмотрелся в их лица. Черт бы их побрал, этих бездельников. Те, однако, деловито склонились над компьютером, с энтузиазмом постукивая по клавишам.
— Вот, тут должна быть эта программа, — Курита ткнул пальцем в экран.
— Давай покажем версию D, она самая классная. — Затем Стефенс повернулся к Лорену. — Это очень интересно, вот смотрите.
— Да, отличная вещь, — подтвердил Курита.
На экране возник куб, трехмерное изображение пустого пространства, помеченного мелкими светящимися точечками. Как будто в плоском экране открылась зияющая дыра, так же как и на футболке Куриты.
— Последнее слово науки, голографический дисплей, — объяснил Курита.
— Я как-то слышал об этом в новостях по телевизору.
— Часть первая, — объявил Стефенс и нажал кнопку.
Внутри куба вспыхнула белая ослепительная вспышка. От точки взрыва во все стороны полетели яркие кусочки, некоторые из них начали разворачиваться в причудливые спирали. У Лорена зарябило в глазах.
— Идиот. Ты установил слишком большую скорость. — Стефенс влепил Курите легкий подзатыльник.
— Я, кажется, ввел все как надо, — обиженно отозвался Курита, потирая затылок.
— Не тот порядок величины.
— Сейчас исправлю, секунду. — Курита забарабанил по клавиатуре.
— Убавь на два порядка. Чтоб было видно как следует.
Пока Курита возился с предустановкой, Стефенс решил немного просветить Лорена.
— С тех пор, как обнаружили материалы, сохраняющие сверхпроводимость при комнатной температуре, на нашем линейном ускорителе появилась возможность ускорять элементарные частицы до существенно больших энергий, чем на суперколлайдере, длина окружности которого аж девяносто миль. Теперь такие дьявольские размеры ни к чему, и расход электроэнергии тоже намного сократился. Суперколлайдер потребляет как большой город, причем большая часть электроэнергии тратится на питание насосов и компрессоров для устаревших сверхпроводящих магнитов, работающих при низких температурах. Нашим магнитам низкие температуры не нужны.
— А чем вы занимаетесь? — уточнил Лорен. — Сейчас ускоритель работает?
— Нет. — Стефенс снова сверкнул серебристым зубом. — Если бы ускоритель работал, тут собралась бы уйма народу. Мы сейчас следим за обработкой экспериментальных данных, полученных в пятницу.
— Понятно. — Лорен заинтересовался, прежней досады как не бывало. Может, здесь он и найдет что-нибудь интересное. — А какое отношение к созданию
Вселенной имеет «большой взрыв», который вы собираетесь мне показать?
— Самое прямое. Человек, даже не разбираясь в физике, наглядно увидит на экране, как элементарные частицы под сверхвысоким давлением с огромными энергиями разлетаются из одной точки после «большого взрыва», по пути сталкиваясь и рождая при этом новые частицы, но уже меньших энергий. Это и есть начало Вселенной.
— "Большой взрыв" плюс одна зиллионная секунды, — встрял Курита.
— Как? — не понял Лорен.
— Он вот что имеет в виду, — продолжил лекцию Стефенс, — мы не можем смоделировать самое начало взрыва, потому что современная наука пока умеет рассчитывать только те процессы, которые происходят спустя некоторое время, когда энергии частиц уже не слишком велики.
— А что такое зиллион? — справился Лорен. — Что-то я никогда такого числа не слышал.
— Сейчас объясню. — Стефенс поднял глаза вверх, прикидывая в уме. — Это десять в тридцать пятой степени, или, проще говоря, число, изображаемое единицей с тридцатью пятью нулями. А одна зиллионная, значит ноль и еще тридцать пять нулей после запятой перед единицей.
— Тридцать четыре нуля после запятой, — поправил Курита.
Стефенс тут же дал ему подзатыльник так, что у того щелкнули зубы.
— Короче говоря, это чертовски малое время, — популярно объяснил Стефенс. — Теория утверждает, что чем ближе мы подходим к началу «большого взрыва», тем проще и симметричнее становятся силы взаимодействия между частицами. При высоких энергиях проявляется единство электромагнитного, гравитационного, сильного и слабого взаимодействий, чего мы не замечаем в нашей теперешней относительно холодной Вселенной. Вы видели на площадке скульптуру «Раскрытая симметрия»?
— Видел, — кивнул Лорен. — А почему на площадке?
— Так мы называем территорию ЛВТ. В Иллинойсе в Лаборатории имени Ферми есть скульптура «Нарушенная симметрия». Изваяна в память о природе, утратившей симметрию спустя несколько секунд после создания Вселенной. Вместо одной-единственной силы возникли четыре вида взаимодействия: электромагнитное, гравитационное, слабое и сильное. Два последних действуют в атомных ядрах. И если верна теория Калуцы — Клейна, то одиннадцатимерное пространство превратилось в теперешнее четырехмерное, потому что не хватает энергии на остальные измерения.
— Ничегошеньки не понял, — признался Лорен.
— Здесь в ЛВТ на нашем ЛИНАКе можно достичь такой энергии протонов, при которой симметрия проявляется достаточно четко. Поэтому и скульптура наша названа оптимистичнее. Стефенс склонился над компьютером, где Курита все еще разбирался с программой.
— Спасибо, что не прерываешь нашу беседу, — с едкой иронией бросил он Курите.
Их дружеская перепалка и взаимные подначки напомнили Лорену Боба Сандовала и Марка Бирна из «Солнечного сияния», подтрунивающих друг над другом в жанре незамысловатой деревенской комедии.