Дни нашей жизни
Шрифт:
Аня на минуту притихла в его руках, потом рывком высвободилась:
— Разве так можно... набрасываться?..
— Можно. Я не понимаю... Вы одна, Аня... Вы свободны...
— Замолчите! Она отошла к окну.
— Я не хочу, чтобы вы говорили со мной вот так, — не оборачиваясь, сказала она. — Не хочу. Из-за этого я ушла от вас тогда. Под Кенигсбергом. Я даже не знаю, нравитесь ли вы мне. Иногда — да. А иногда, как сейчас…
И не глядя, она видела: он стоит посреди комнаты, растерянный, непонимающий.
— Ничего наполовинку я не хочу. Можете вы это понять?
— Так я... Анечка, честное
Она обернулась к нему — так и есть, стоит посреди комнаты, растерянный, старающийся понять и непонимающий.
— Давайте чай пить, Витенька, — сказала она, вздохнув, и открыла шкафчик. — Вот, ставьте на стол сахарницу и печенье. Теперь чашки, только не разбейте. А я заварю чай.
— Есть такие дрессированные собачки — стоят на задних лапках с куском сахару на носу, — сказал Гаршин, подчиняясь и сердито, исподлобья следя за тем, как Аня возится с чайником. — А я ведь другой породы.
— Я еще не разобралась, Витя, какой вы породы, — серьезно ответила Аня, ласково дотрагиваясь до его сжатой в кулак напряженной руки. — Дайте мне разобраться и в вас, и в самой себе. Хорошо?
— Ладно уж. Разбирайтесь... — И, мгновенно переходя к обычной шутливости: — Только побыстрее, а то ведь невольно приосаниваешься да прихорашиваешься, как у фотографа, — сами знаете, долго не выдержать.
5
В столовой заводоуправления была маленькая комната, обставленная мягкой мебелью. Она называлась «директорской». Основные руководящие работники завода приходили сюда в любой час дня и ночи, чтобы наскоро закусить, выпить крепкого чая или кофе, а иногда передохнуть полчасика в уютном кресле, послушать радио и просмотреть газеты.
В этот утренний час Немиров столкнулся здесь с секретарем парткома. Диденко любил ходить на завод пешком и после хорошей прогулки забегал в столовую позавтракать. Григорий Петрович попросил черного кофе и с наслаждением закурил — курить в рабочем кабинете он себе не позволял.
— Так, так, — повторял Диденко, глотая сметану с сахаром и шурша газетными листами. — «Октябрь» полностью перешел на поток... Так, так... А на «Станкостроителе» уже три стахановских цеха. Молодцы! Что ж, Григорий Петрович, на досрочный выпуск придется соглашаться, да? — без всякого перехода спросил он, отложил газеты и закурил, с волнением ожидая ответа.
Немиров неторопливо отхлебнул кофе и ответил:
— Похоже на то.
Неизменная спокойная сдержанность директора всегда удивляла и даже восхищала Диденко, хотя порою и мешала понять, что думает и чего хочет директор. Вот и сейчас. Сказал: «Похоже на то», — и сидит себе, попивает кофе. А как он относится к этому? Верит ли в возможность досрочного выпуска? Что собирается делать?
— К первому октября? — уточнил Диденко, чтобы вызвать Немирова на разговор.
— Вряд ли стоит фиксировать сроки и давать торжественные обещания, — недовольно сказал Немиров. — Лучше сделать, не пообещав, чем наобещать, да не сделать.
— Есть третий выход: пообещать и сделать! — быстро откликнулся Диденко.
Немиров вскинул глаза и внимательно поглядел на своего парторга. Полтора года они работали вместе, дружно
— Пообещать и сделать, — проворчал Немиров и спросил жестко, в лоб: — А ты можешь обещать, Николай Гаврилович?
— Пока еще нет, не могу, — просто сказал Диденко и не притушил докуренную папиросу, а от нее сразу прикурил вторую, сильно затянулся дымом и со вздохом признался:
— Все подсчитываю, прикидываю, себе не верю и людям не верю. Подсчеты говорят: как ни крути, мощностей не хватит, рабочего времени не хватит. А опыт — производственный и партийный — говорит: можно. Как же их примирить и кому верить?
Немиров пропустил вопрос мимо ушей.
— А литье? Мы ж не только от себя зависим. Один Саганский сколько нервов вымотает!
Помолчав, он спросил как бы вскользь:
— А на генераторном что говорят, не слыхал?
Так же, как мощный вал турбины накрепко сцеплялся с валом генератора и только в этом сцеплении работа двух сложных и самостоятельных машин приобретала смысл и ценность, потому что механическая энергия одной превращалась другою в энергию электрическую, так же и два завода, турбинный и генераторный, были накрепко сцеплены между собою и общностью заказов, и конструкторским замыслом, и сроками. Каждая, новая турбина, выпущенная одним заводом, требовала одновременно выпуска генератора с другого завода. Выполнять план досрочно нужно было вместе.
— Звонил им, — сказал Диденко. — Говорят: «Колдуем да прикидываем». И спрашивают: «А вы?»
— А ты что сказал?
Диденко хитро усмехнулся:
— И мы колдуем, говорю, авось вместе наколдуем досрочную электростанцию. Они говорят: «Все возможно». На том и простились.
Немиров облегченно перевел дух и уже сочувственно заметил, что генераторному, пожалуй, придется еще труднее.
— Обоим труднее, — мрачно пошутил Диденко. Некоторое время помолчали. Потом Диденко взглянул на директора повеселевшими глазами:
— Знаешь, Григорий Петрович, я сделал интересное наблюдение. Когда заводу дают новую задачу — и в войну так было, и теперь, — задача всегда несколько превышает возможности завода, требует большего, чем есть, так что кажется: ну, пропали, не вытянуть. А возьмешься по-настоящему — и оказывается: новая задача вытягивает наружу нам самим еще неведомые силы, организует их, двигает в дело, и завод весь подтягивается на более высокий уровень. Наблюдал?
— Это значит только, что даются умные задачи, — сказал Немиров — Но ведь сейчас правительственного постановления нет?