Шрифт:
ПРОЛОГ
Умглэйд 1096
«На внутренних плоскостях бытия Время, каким мы его знаем, не существует. Посему некое знамение может относиться равно и к событиям, кои мы почитаем давно свершившимися и оконченными, и к тем, что разворачиваются в момент явления знаков, и к тем, что еще только ожидают нас в грядущем. Прошедшее, настоящее, будущее – эти понятия не существуют в том мире, откуда приходят знамения, но, разумеется, нельзя отрицать, что нашему миру они присущи…»
В те времена восточная граница эльфийских земель проходила по лесу. Покинув плоскогорья,
У женщины, выехавшей из лесу под вечер одного летнего дня, имелась целая толпа проводников, хотя мало кто из людей сумел бы разглядеть их. Сильфы и феи вились вокруг нее в воздухе, гномы цеплялись за седло или карабкались на спину запасной лошади, которую она вела на поводу; русалки выглядывали из каждого ручья либо озерца, когда она проезжала мимо, и дружески махали руками. Подобные диковинные знакомства не были единственной странностью Джилл. Взглянув на ее седые волосы, подстриженные по-мальчишечьи коротко, на тоненькие морщинки вокруг глаз, всякий понимал, что ей не может быть менее пятидесяти лет, но от нее веяло такой жизненной силой (как от огня веет теплом), что иначе как молодою никто бы ее не назвал. Дело в том, что Джилл была сильнейшей из чародеев Дэверри.
Первым людским поселением на берегу, куда приводила странников дорога с запада, была святая обитель Умглэйд, хотя в те дни, когда отложения ила в устье реки и вмешательство людей еще не расширили прибрежную полосу, храмовые постройки располагались в море, на некотором расстоянии от берега, на плоских островах. Джилл проехала по лугам, заросшим высокою травою, мимо гряды приморских утесов и очутилась на каменистом берегу, где волны рокотали, перекатывая гальку, словно море неустанно сожалело о некоей непоправимой ошибке. Главный остров вырисовывался темной полоской среди искрящихся вод Южного моря в доброй миле от берега.
Джилл свела лошадей вниз, к двум каменным столбам, отмечавшим начало мощеной дамбы, еще залитой водой; но, судя по насечкам на столбах, каждая последующая волна касалась их чуть-чуть ниже предыдущей. Морские птицы с визгом и мяуканьем носились над головою – изящные чайки и неуклюжие пеликаны, священные птицы бога Умма; они ожидали богатой добычи, когда отлив обнажит скалистые отмели.
Наконец вода серебристыми змейками стекла с мощеной дорожки, и Джилл направила лошадей на неровный помост. На дальнем конце дамбы высилась арка, украшенная резными плитами цветного мрамора: сложные завитки и петли орнамента окружали фигурки пеликанов, а поверху шла надпись: «Вода все скрывает, вода все проявляет».
Остров миль десяти в длину и шести в ширину, с окруженным порослью жесткой неприхотливой травы холмом посередине, вмещал в то время четыре отдельных комплекса храмовых построек: жилые башни (брохи) наподобие замковых, скопления деревянных гостевых домиков, хлева и конюшни, да еще множество святилищ в самых живописных уголках. Хотя храм был основан в 690-ом году как скромный приют ученых клириков, на протяжении долгих лет междоусобиц девятого века святым отцам улыбнулась удача: им хватило сообразительности сыграть решающую роль в возведении на трон истинного короля. Когда войны отошли в прошлое, молва о благости обители стала привлекать отчаявшиеся души, ищущие пророчеств; поначалу это случалось лишь изредка, но на протяжении десятилетий вереница паломников не прерывалась, и каждый приносил дары, чтобы задобрить бога.
Так Умм разбогател. Сойдя с дамбы на отличную дорогу, вымощенную плитами известняка, Джилл не вернулась в седло, а прошла, ведя лошадей под уздцы, по городку, выросшему вокруг храмов. Местные жители и приезжие толклись между круглыми, крытыми соломой домами или посиживали под навесами многочисленных постоялых дворов, а торговцы-коробейники то и дело приставали к Джилл, предлагая купить сладости, корзинки, глиняные безделушки и маленькие серебряные медальки-амулеты. Джилл отбилась от всех и продолжала путь в обход главного храма, где, как всегда в разгар летнего сезона, роились приезжие и жрецы, по малозаметной тропинке, убегавшей на юго-восток, извиваясь между соснами, чьи ветви и стволы вычурно изогнули вечно дующие ветра. В маленькой бухточке среди скал была пристань, там покачивался на якоре паром. Отсюда оставалась неполная миля морем до обрывистого Восточного острова, длинного обломка суши, о котором большинство паломников не знало, да и знать-то было незачем.
– Привет, Джилл! – коренастый жрец в оранжевой накидке приветливо замахал руками, завидев женщину, осторожно ведущую лошадей вниз по крутой стежке. – Снова здесь, так скоро?
– Как видишь. У вас все спокойно?
– У нас всегда спокойно, – он широко ухмыльнулся, показав гнилые редкие зубы. – У отца-настоятеля снова суставы разболелись.
– Откровенно говоря, я удивляюсь, почему вас всех тут не скрутило как деревенских старух, при таких-то туманах!
– Туманы дрянные, что верно то верно. Зато нынче уж нам перепало малость солнышка. Я говорю, надо радоваться тому, что есть!
Благодаря отливу переправа прошла быстро и легко, хотя на обратном пути паромщику предстояло попотеть, гребя в одиночку. Джилл успокоила испуганных плаванием лошадей, посочувствовала паромщику по поводу предстоящих трудов и направилась через выглаженный ветром луг к обители, намного более скромной, чем на главном острове. У подножия невысокого холма сгрудились круглые дома и конюшня, затененные несколькими корявыми дубами. Над голыми лужайками и чахлыми огородами, закручиваясь мелкими вихрями, носилась пыль. Джилл передала лошадей конюху, перетащила седельные сумки и скатанное одеяло в хижину, служившую здесь гостевым домом, швырнула вещи на узкую лежанку и решила, что распакует все позже.
Слуга с почтительным поклоном внес в хижину тазик для умывания и кувшин с водой.
– Отец-книжник сейчас в библиотеке.
– Я подойду туда.
Умывшись, она помедлила немного в тишине, собираясь с мыслями. Как и все прочие паломники, она прибыла в храм Умма, ища помощи в принятии важного решения: плыть или не плыть на дальние острова архипелага Бардек. (В те времена это было серьезное предприятие.) Ей предстояло покинуть родину на несколько лет, не зная, удастся ли вообще найти искомое – перевод одного-единственного слова, обнаруженного ею на внутренней стороне некоего кольца. Это слово, написанное эльфийскими рунами, поддавалось прочтению, но не имело смысла ни на каком языке. Это вполне могло быть чье-то имя или просто бессмыслица. Одно она знала непреложно, благодаря таинственному чутью, присущему всем мастерам чародейства: в неведомом слове заключался выбор между жизнью и смертью для тысяч живых существ – людей и эльфов. Когда это должно случиться? Она не знала. Быть может, совсем скоро.