Дни
Шрифт:
Дым сгущается, окрашивая воздух в серый цвет, и Фрэнк доходит до деревьев, обугленных с одного бока. Земля здесь пепельного цвета. Частицы сажи снуют вокруг него, как комары. Вскоре он шагает среди обожженной и рваной листвы, свисающей с опаленных веток, будто дырявое черное кружево, хотя выше деревья остались нетронутыми, шатер являет взору прежнее тугое плетение зелени. Между растущими из земли побегами, усиками кустарников, листьями и лепестками орхидей пробегают слабые языки пламени, но вскоре судорожно вспыхивают и гаснут: тут слишком влажная среда, слишком много живых соков, чтобы огонь мог разгореться.
Дым становится удушающе-едким, и Фрэнк решает повернуть назад, но прежде – одним глазком взглянуть на эпицентр взрыва. Деревья здесь расколоты, но по-прежнему стоят. Трещины в их обугленной коре. мерцают оранжевым, а спутники-эпифиты превратились в сморщенные черные комья. Но деревья по-прежнему стоят. Зверинец оказался достаточно велик, чтобы принять на себя и выдержать ярость взрыва, и достаточно влажен, чтобы затушить вспыхнувший пожар.
Фрэнк уходит прочь от этой жуткой дымящейся мертвой зоны, возвращаясь в изумрудную глубь неповрежденных джунглей.
Не зная, что его заметили и начали преследовать.
14.54
Едва ли это можно назвать ходьбой. Она скорее полукачается-полуплетется, причем неимоверные усилия приводят к ничтожному результату. Но она заставляет себя тащиться вперед. Одна нога волочится, одна рука повисла бессильной плетью вдоль туловища. Ее тело частично заключено в панцирь из расплавившейся одежды, спекшиеся волосы прилипли к черепу черными как деготь комьями, кожа свисает сухими клочьями, которые болтаются вокруг рук и ног и иногда, когда она на что-нибудь натыкается, рвутся и отлетают. Из ее плоти торчат стальные осколки – то, что осталось от пивного бочонка. Кости видны там, где им виднеться не положено. Один глаз – ее правый глаз, тот, что не запекся в золу прямо в глазнице, когда раздался взрыв, – мрачно сверкает. Ей больно так, что уже не больно. Ее не должно быть в живых. Но она еще жива.
И вот, волочась следом за оперативником охраны, который загубил все ее планы, мисс Дэллоуэй нагибается и почерневшей костлявой лапой, в которую превратилась ее действующая рука, подбирает камень.
Она знает, что скоро умрет. Но сначала вышибет ему мозги – это будет ее последний акт возмездия и непокорства.
14.55
Фрэнк ослабляет узел галстука. Во влажной среде шелковая ткань начала коробиться. Он расстегивает верхнюю пуговицу сорочки. Потом еще одну. Что за черт. Так с ума можно сойти. Нужно ли выдавать себя за щегольски одетого, состоятельного клиента «Дней», находясь в этих дебрях?
Он пытается выбросить из головы всякие мысли о крупных неприрученных животных, которые бесшумно передвигаются среди деревьев или таятся в подлеске, наблюдая за ним, однако вокруг столько теней, что просто невозможно не вообразить себе множество хищных глаз, следящих за его движениями со спокойной звериной смышленостью. Здесь ему никоим образом не затеряться, не слиться со средой. Даже наполовину покрытый коркой органической массы он все равно заметен тут, торчит, как пресловутый перст.
Ему жаль потерянного пистолета. Неважно – успел бы он вовремя отреагировать и убить животное, которое вздумало бы на него напасть, – но с оружием в руках хотя бы чувствовал себя увереннее.
Возможно, ему удастся дойти до одного из выходов невредимым. Возможно, звери боятся его больше, чем он – их.
Нечеловеческий вопль, который раздается прямо за спиной, заставляет его замереть на месте.
14.56
Мисс Дэллоуэй понимает – на каком-то первобытном, неуловимом уровне, находящемся где-то в глубинах подсознания, – что не может надеяться незаметно, тайком подобраться к своей цели. Единственная ее надежда – это быстрота и элемент неожиданности.
Собрав последние капли энергии, чудом оставшейся в теле, она готовится к последнему броску. Злобное упорство велит волочащейся ноге зашагать как следует, дает сил поднять камень над головой. Кажется, сам воздух, будто незримая рука, пытается удержать ее, но воля толкает ее вперед, и с нетвердого шага она переходит на бег.
И даже если бы ее барабанные перепонки и не лопнули во время взрыва, она едва ли признала бы в боевом кличе, который вырывается из ее глотки, свой собственный голос.
14.56
Что это – обезьяна? Или медведь на задних лапах? Вот все, что приходит в голову Фрэнку при виде этого пугала в лохмотьях, которое с воем несется на него из-за деревьев, устрашая воинственным сверканьем единственного глаза. Ему даже в голову не приходит, что эта безобразная визжащая тварь на задних лапах может быть человеком.
Камень, зажатый в лапе странного существа, начинает опускаться по дуге. Для защиты или бегства уже нет времени.
И вдруг что-то обрушивается на этого обезьяно-медведя, отшвыривает его в сторону, выбивая камень из лапы. Фрэнку мерещатся мускулы, светлая шерсть, вертикальные черные полосы…
Тигрица.
Обезьяно-медведь навзничь валится на землю. Он молотит тигрицу, которая уже придавила ему грудь передними лапами. Существо отчаянно хватается за ее шкуру, пытаясь найти хоть какую-то точку опоры, а тигрица опускает голову и смыкает челюсти вокруг его шеи, однако оно продолжает сопротивляться и после того, как хищница одним кивком огромной белой головы разрывает зубами его горло. Издавая чудовищный хрип, обезьяно-медведь бьется, как машина, которая уже сломалась, но все еще движется по инерции; его хаотичные, спазматические усилия становятся все слабее по мере того, как тигрица отъедает от него все новые куски.
И только когда обезьяно-медведь наконец прекращает бороться, Фрэнк замечает на груди распростертого тела покоробленный, обугленный пластмассовый прямоугольник, в котором все еще можно опознать удостоверение сотрудника магазина, и тут он понимает, ктоэтот обезьяно-медведь (вернее, кем он был).
Фрэнк отворачивается. Но если он может отвести глаза от этого зрелища – тигрицы, пожирающей мисс Дэллоуэй, то от звуков чавканья – чавканья человечиной – деваться некуда. Эти звуки всегда будут преследовать его.