До последнего дыхания. Повесть об Иване Фиолетове
Шрифт:
С заседания большевики возвращались своей группой.
— Что будем делать? — спросил Фиолетов у Шаумяна. Степан Георгиевич был настроен бодро.
— Что будем делать? — переспросил он. — Обратимся непосредственно к массам и попросим их исправить допущенную ошибку. Ведь подавляющее большинство рабочих горой стоит за Советы. И надо лишь одно — рассказать им правду. — Он помолчал, обдумывая мысль. — Срочно от имени Бакинского комитета обратимся ко всем рабочим нефтепромыслового района. Надеюсь, Ванечка, вы примете участие в составлении этого документа?
28 октября обращение
«Товарищи!
27 октября ваши представители в Совете отвергли предложение заявить, что в решающей схватке, происходящей ныне в Петрограде, поддержка Баку на стороне революционных борцов… Заседавшие на расширенном Совете ваши представители поддались еще раз словесным обманам соглашателей, они дали себя заговорить краснобаям-оборонцам, дали себя запугать прочитанными лживыми телеграммами…
Товарищи! Очнитесь! Подумайте, куда заводят вас ваши вожди-оборонцы!
Пересмотрите решение, принятое вашими представителями, и скажите, согласны ли вы быть в лагере контрреволюции, куда вас загнали фактически. Мы переживаем время, когда нельзя колебаться, нельзя топтаться на месте. Петроградские рабочие и солдаты говорят вам: кто не с нами, тот против нас. Или революция, или контрреволюция. Или власть буржуазии, или власть Советов. Выбирайте одно из двух!
…Мы требуем пересмотреть принятое 27 октября позорное постановление! Бакинские рабочие не могут быть изменниками революции!..»
Минул еще день, и по улицам города прошла внушительная колонна моряков в белых бескозырках. В первых ее рядах величественно плыл нарисованный кем-то из матросов большой портрет Карла Маркса. С промыслов присоединились к морякам рабочие колонны. На солнце сияло красное полотнище со словами: «Вся власть — Советам».
Это было в воскресенье 29 октября, в 12 часов дня.
Слова, написанные на лозунге, повторяли все, кто выступал на митинге. И когда настала пора голосовать за резолюцию, лес рук поднялся вверх: «Вся власть — Советам!» А потом оркестр заиграл Реквием Моцарта, и тысячи людей, бывших на площади, в едином порыве опустились на колени, чтобы почтить память погибших за свободу.
Через несколько дней митинги перекинулись на нефтяные районы. Фиолетову поручили организовать выступления в Балаханах.
Лил дождь, и люди собрались в большом бараке. Уже смеркалось, свет подвешенных к потолку фонарей в железных обручах едва достигал до осклизлых стен. В воздухе висел табачный дым. Но было очень тихо, и каждое слово, сказанное Фиолетовым, слышали в самых дальних углах. Свое выступление он закончил тем же лозунгом: «Вся власть — Советам».
Резолюцию прочитал Абдула, сперва по-русски, потом по-азербайджански: «Всецело присоединяемся к петроградскому революционному пролетариату и его действиям, а также готовы выступить по первому зову на баррикады против контрреволюционеров за революцию и свободу».
К Шаумяну стекались резолюции всех митингов: «Да здравствует великая русская революция!», «…Бакинский пролетариат и бакинские солдаты, матросы… окажут полную организованную поддержку своим руководящим органам в интересах торжества революции, в интересах создания в России истинно революционной народной власти», «Мы знаем и поддерживаем… власть народных комиссаров во главе с товарищем Лениным».
Теперь можно было назначить новое заседание Баксовета. Агитация, которую все эти дни проводили большевики, сделала свое дело, и резолюция была другой.
«Поддерживая, в противовес буржуазии и калединцам, нарождающееся новое правительство во всероссийском масштабе, Бакинский Совет находит необходимым поставить перед собой задачу расширения власти Совета и в Бакинском районе, вплоть до перехода всей власти в его руки».
Это уже была если не сама победа, то пролог к ней.
— Еще одно усилие, — сказал Шаумян, — и мы добьемся своего!
Следующее заседание Бакинского Совета состоялось 2 ноября. Зал заполнили те же люди, но Фиолетов увидел, что настроены они совсем не так, как несколько дней назад. Выступали многие, и почти каждая речь заканчивалась призывом «Вся власть Советам!».
На трибуну поспешно поднялся меньшевик Богданов.
— В знак протеста мы покидаем заседание! — крикнул он.
— Туда и дорога, — насмешливо сказал Фиолетов, и на его слова зал ответил дружными хлопками.
— Ушедшие с заседания раскольники стараются расколоть фронт рабочих и солдат, а это — преступление! — Голос Джапаридзе звучал резко.
Правые эсеры, меньшевики и дашнаки, выступившие со своей декларацией, демонстративно покинули заседание. Однако подавляющее большинство Совета — 340 человек — продолжало работу. В Совете остались левые эсеры, блокировавшиеся с большевиками. Слово взял Шаумян, и за его предложение о переходе власти в руки Советов проголосовало большинство.
Власть в Баку перешла в руки Бакинского Совета рабочих и солдатских депутатов без вооруженной борьбы и кровопролития. В новый состав Исполкома вместе с Шаумяном, Азизбековым и Джапаридзе вошел и Фиолетов.
С тех пор прошло всего четыре месяца, а мир и радость, которые связывали с Октябрем, уже приходилось защищать.
— Григорий Николаевич, что нового? — Этой фразой Шаумян встретил вошедшего в кабинет военного в гимнастерке с портупеей и полевым биноклем, висевшим на ремне.
Григорий Николаевич Корганов, проведший всю войну на Кавказском фронте, приехал в Баку в январе 1918 года вместе с переведенным сюда из Тифлиса Военно-революционным комитетом.
— Хорошего мало, Степан Георгиевич, — ответил Корганов. — Мусаватисты готовятся к мятежу. Боюсь, что скоро начнется армяяо-турецкая резин, как в пятом году.
И без того бледное лицо Шаумяна стало еще бледиее.
— Что нужно сделать для предотвращения этого? Нельзя, чтобы Расул-заде застал нас врасплох. — Он быстро овладел собой. — Вечером мы разработаем подробный план действий, а пока… Ванечка, у меня к вам просьба. Вместе с товарищем Наримановым поезжайте на Нарген и поговорите по душам, как вы это умеете, с военнопленными. Да, и возьмите с собой товарища Солнцева, он вам понадобится как переводчик.