До последнего удара сердца
Шрифт:
Когда Женя выпорхнула из арки дома, ни одна морщина не омрачала ясного чела Александра Прокофьевича. Ни один случайный свидетель этой сцены, вроде майора Суровцева, пересекавшего в этот момент переулок и случайно бросившего взгляд в сторону Жениного дома, не усомнился бы в том, что статный, элегантно одетый мужчина с огромным роскошным букетом безумно, искренне и страстно влюблен в худенькую изящную шатенку, так мило зарумянившуюся в ответ на галантное приветствие.
Но Суровцев все же усомнился. Он остановился на углу переулка и с интересом наблюдал за встречей парочки, потом достал из кармана сигареты и, не полагаясь на собственную память, записал на пачке номер машины. Дождавшись, когда самодовольный хлыщ, усадив Евгению в машину, тронется с места,
Женя таяла в греющих лучах нежных многозначительных взглядов, которыми щедро одарял ее красавец фармацевт. Ей было настолько легко, комфортно и упоительно в обществе Логунова. Он так ловко обволакивал ее пеленой комплиментов, намеков и касаний, что она уже совершенно забыла и об адвокате Скрябине, и о Марине Кольцовой, о своих версиях, эфире и прочих заботах и волновалась только о том, как долго еще сможет держать оборону.
На этот раз Логунов повез ее в марокканский ресторан, наполненный запахом пряностей, благовоний и атмосферой томной неги. Жене почти ежесекундно приходилось напоминать себе о том, что чем дольше она будет являть собой неприступный бастион, тем дольше сохранится интерес к ней Логунова.
Что-то шло не так. Сидящая напротив девица явно была к нему неравнодушна. Он видел это, чувствовал. Но каждый раз, когда он приближался к заветной грани, когда, казалось, еще мгновение, и она упадет к его ногам, готовая на все, что-то неуловимо менялось, и он снова оказывался за невидимой, проведенной ею, чертой. Логунов все больше распалялся, он уже забыл о том, что привело его в этот вечер в душный, сумрачный, заваленный подушками, закутанный драпировками, словно восточный шатер или напыщенный будуар, зал ресторана. Он лишь видел перед собой ускользающую, неуловимую, а оттого более притягательную женщину, которая дразнила его, не даваясь в руки. Он задействовал все свое обаяние, опыт, весь запас фантазии и харизмы, но цель была так же недосягаема, как и в начале вечера. Логуновым завладел азарт. Он завоюет ее, и точка. И сможет сделать это сам, без всяких ухищрений. Никакого парфюма. Лишь он и она. И посмотрим, кто сдастся первым.
Ночь Логунову пришлось провести в одиночестве, но его согревала память об умопомрачительном поцелуе, который он на прощание подарил Жене и от которого, он знал это наверняка, ее кровь забурлила в жилах горячим обжигающим потоком. Единственном за вечер поцелуе, а потому особенно драгоценном.
Глава 11
– Гертруда Феоктистовна, мне очень нужна записная книжка Анны Павловны! – канючила Женя, сидя на чистенькой, скромно обставленной кухне.
– Не могу. Без разрешения Сергея Владиславовича не могу! – категорично качала головой Гертруда Феоктистовна, и ее остренький, конопатый носик при этом решительно вздергивался к потолку.
– Ну, как вы не понимаете, Анна Павловна в реанимации, Сергей Владиславович уехал, Марина в больнице, кто будет ее гостей принимать? Да я даже не имею понятия, когда точно они приезжают, на чем, как выглядят. Их надо срочно остановить!
– Да как я могу вас в чужую квартиру пустить? А вдруг там пропадет чего? – не боясь задеть Женины чувства, откровенно высказалась соседка. – Да откуда мне знать, кто вы такая? А вдруг вы аферисты какие-нибудь?
– Да я же не прошу меня в квартиру пускать! – в десятый раз пыталась достучаться до противной соседки девушка. – Сходите сами и принесите. Если хотите, я на лестнице подожду, хотите, на улице.
Сегодня утром Женя проснулась вовсе не в столь радостном настроении, в каком укладывалась баиньки. Эйфория от общения с Логуновым уже растаяла, а вот рабочие проблемы с самого утра навалились на нее тяжелым грузом. Во-первых, опять звонил мальчик Илья, сосед Марины, и строгим голосом расспрашивал, как у Марины дела и когда ее выпустят, во-вторых, ни с того ни с сего вдруг позвонила Маринина мама и робко, едва не плача, спросила о том же. Спрашивается, почему не поговорить об этом со Скрябиным, вон у него версии какие замечательные и реалистичные.
Последняя мысль подстегнула Женино самолюбие, и она, быстро собравшись, хотя без всякого энтузиазма, отправилась к Гертруде Феоктистовне на поклон, справедливо рассудив, что знать подробности о постигшей семью Анны Павловны трагедии могут ее московские подруги. А следовательно, надо раздобыть ее записную книжку. Чем Женя и занималась уже битых сорок минут совершенно безуспешно.
Предприняв еще одну бесполезную попытку, она замолчала и задумалась, внимательно рассматривая сидящую напротив Гертруду Феоктистовну. Вид соседки сообщал о непреклонности ее позиции. Что же делать? Женя поймала себя на том, что начинает нервно тарабанить по столу, и тут же себя одернула.
Чтобы выбрать правильную стратегию, надо для начала понять, с кем имеешь дело, решила журналистка, сверля вредную сталинистку – так она окрестила про себя соседку за бетонную несгибаемость – глазами.
Она не замужем. Детей нет. Пенсионерка, полна сил, энергии и здоровья. Любопытна, бдительна. Чем занимается вечерами? Наверняка смотрит телик. А какие передачи должны импонировать подобной особе? Да безусловно, скандальные!
– Что ж, Гертруда Феоктистовна, вижу, вас не проведешь, – вздыхая, потянулась за сумкой Женя, не делая при этом никаких попыток подняться с табуретки, отчего хозяйка квартиры заметно напряглась и как-то вся поджалась. – В общем, так. Кольцов Сергей Владиславович сейчас ни в какой не в командировке, а в морге. Потому как его убили в собственной квартире, на следующий день после того, как у Анны Павловны случился инсульт. Марина сейчас в тюрьме, потому что полиция вместо того, чтобы искать настоящего убийцу, решила все свалить на нее. Я на самом деле не подруга Марины, и мое лицо не случайно показалось вам знакомым, – умышленно передернула она ситуацию. – Я журналистка тринадцатого канала Евгения Потапова, ведущая авторской программы «Журналистские расследования Евгении Потаповой». – И она вытащила и мастерски распахнула перед обалдевшей от такого поворота событий Гертрудой Феоктистовной корочку с золотой надписью «ПРЕССА». – Думаю, вы, как и все граждане нашего города, хорошо знаете мою программу.
На лице Гертруды Феоктистовны запечатлелся такой глубокий, безмерный, непередаваемый восторг, лишивший ее дара речи, что даже челюсть ее, открывшись, не просто безвольно повисла, но даже съехала куда-то набок, а глаза приобрели не свойственные им размеры. Нос вытянулся в струну и замер по стойке «смирно».
– А сейчас я по просьбе Марининых родителей и по велению гражданского долга занимаюсь расследованием убийства Сергея Владиславовича, чтобы в прямом эфире, на весь город, назвать имя настоящего убийцы и передать его в руки закона, а заодно призвать к ответу недобросовестных сотрудников правоохранительных органов, которые легкомысленно и безответственно оклеветали честного, порядочного человека, любящую и преданную жену.
Женя выдохнула, утерла пот и поразилась, до чего же легко и выразительно выходят у нее пламенные агитационные речи. Хоть на броневик полезай. Жаль, аудитория маленькая.
– Ну, так как, Гертруда Феоктистовна, поможете вы мне разоблачить настоящего убийцу? – строго сведя брови, спросила она соседку. – Есть у меня подозрения, что убийца мужа Анны Павловны опять на свободе. И узнала она о его побеге в тот день, когда Сергей Владиславович к ней с той женщиной приезжал. Потому их и отправила, хотела с племянником с глазу на глаз переговорить. А когда сведения о его побеге подтвердились, у нее инсульт-то и случился. А убийца тот до Кольцова добрался, потому как это Сергей Владиславович постарался его в тюрьму упрятать, когда тот откупиться от следствия хотел! – самозабвенно врала Женя, видя, как меняется лицо ее собеседницы.