До рая подать рукой (сборник)
Шрифт:
И прямо на них из черноты вышло существо такой завораживающей красоты, что Ной упал бы на колени, если б уже не лежал на полу. Ослепительно-белое, как снег в горах, существо словно и не замечало грязи, по которой шло, а сажа не марала его белизны. Огромные блестящие золотистые глаза, которые вроде должны были повергнуть Ноя в ужас, потому что ничего подобного видеть ему не доводилось, наоборот, успокаивали и подбадривали, вызывали чувство умиротворенности. Он сразу понял, что незнакомец увидел его таким, каким не видел никто, заглянул в самые тайные глубины сердца и не отшатнулся от найденного там. Не ужас,
Медленно поднимаясь, он посмотрел на Кэсс… Микки… Лайлани. И увидел, что они охвачены теми же чувствами, что и он. Волшебным был этот момент, и когда Ной услышал хлопанье крыльев, то были его крылья, крылья небывалого душевного подъема.
Удивительное существо приблизилось к ним, как леопард, но встало на задние лапы, как человек, оказавшись чуть выше Лайлани, с которой и заговорило, невероятно, голосом мальчика. Пожалуй, даже не мальчика вообще, а Кертиса Хэммонда.
– Ты по-прежнему лучишься, Лайлани Клонк.
– Ты тоже, – ответила девочка.
– Тебя нельзя сломить.
– Я пришла в этот мир сломленной.
– Только не сердцем.
Слезы выступили на глазах девочки, и Ной вместе с Микки и Кэсс придвинулись к ней. Он не знал, что здесь происходит, не понимал, как это волшебное существо может говорить голосом Кертиса Хэммонда, но отчаяние, которое уже давно не отпускало его, исчезло, и отпала нужда понимать что-либо еще, потому что мир для него изменился, окончательно и бесповоротно. Он коснулся плеча Лайлани, Кэсс коснулась его руки, Микки взяла руку девочки в свою.
Золотистые глаза обежали всех, прежде чем вернуться к Лайлани.
– Только не сердцем. Страдания не могут сломить тебя. Зло не может изменить. Ты рождена для великих дел, Лайлани Клонк, великих и удивительных. И будь уверена, я не мелю чушь.
Лайлани рассмеялась сквозь слезы. Отвернулась от своего спасителя, словно смутившись от слов, только что сказанных им, оглядела черный дым, клубящийся над защитным куполом.
– Эй, звездный мальчик, ловко ты разобрался с дымом.
– Дым – всего лишь частицы материи. На микроуровне, где сила воли побеждает, я могу передвинуть некоторые частички с того места, где они находятся, туда, где мне хочется их видеть. А молекул в дыме куда меньше, чем в штыре врезного замка. Это простой фокус. Да и вообще, я владею только тремя фокусами, и все они очень простые, зато полезные.
– Ты у нас лучше Бэтмена, – похвалила его Лайлани.
Улыбка у существа оказалась такой же лучезарной, как глаза.
– Ну, спасибо. Но фокус этот отнимает энергию, на ее восстановление потребуется много сосисок, так что нам лучше уйти отсюда.
Сквозь дым и огонь, под защитным куполом, они шли, ориентируясь на кровавые отметины, оставленные Ноем.
Пересекающиеся коридоры, кухня, заднее крыльцо, заваленное пустыми бутылками…
И наконец они увидели серое небо. Дождь все лил, но не такой сильный, как в тот момент, когда они входили в дом. Никогда раньше Ной так не радовался дождю: чистому, свежему, бодрящему.
Полли ждала во дворе, держа в руках мокрые одежду и кроссовки Кертиса. Сама промокшая до нитки, заляпанная грязью, она улыбалась, словно блаженная, не замечая дождя.
Золотоглазое существо направилось к Полли, его белая шерсть, похоже, отталкивала воду, взяло у нее одежду мальчика, потом повернулось, чтобы встретиться взглядом с остальными. Пусть не сразу, они все поняли и отвернулись.
Какие-то мгновения стояли молча, потрясенные случившимся, пытаясь осознать величие события, участниками которого они стали, а потом Лайлани засмеялась. Ее веселье заразило близняшек, Микки и даже Ноя.
– Что тут забавного? – спросило существо.
– Мы уже видели тебя голым, – сквозь смех ответила Лайлани.
– Только не в облике Кертиса Хэммонда.
– Приятно осознавать, что ты не из тех похотливых пришельцев, которые, приходя спасать мир, трясут перед всеми своим мужским достоинством.
Когда они на двух автомобилях отъезжают от фермы Тилроу, только редкие струйки дыма пробиваются из-под крыши да из нескольких щелей. А потом огненный смерч начинает вышибать окна, и черные клубы вырываются из них навстречу дождю.
Выехав на шоссе, они сворачивают к Нанз-Лейк. По пути им не встречается ни одной машины.
Выйдя из человеческого обличья и вернувшись в него, мальчик-сирота усиливает мощность энергетического сигнала, который могут засечь враги. Если худшие выродки не прекратили его поиски, этот сигнал может появиться на дисплеях их мониторов.
Поэтому по возвращении в кемпинг они намереваются немедленно тронуться в путь. Движение способствует маскировке, но Кертис сожалеет, что ему придется покинуть Нанз-Лейк, не увидев, как монахини катаются на водных лыжах, летают на парапланах, закладывают виражи на гидроциклах. Возможно, когда мир будет спасен, они еще смогут вернуться сюда и посмотреть, как монахини наслаждаются отдыхом.
Он смотрит в заднее стекло «Камаро», чтобы убедиться, что Полли и Кэсс следуют за ними во взятом напрокат автомобиле Ноя. Да, Полли за рулем, Кэсс сидит рядом. Сумки, несомненно, рядом с ними, все лучше, когда оружие под рукой.
Если он потеряет близняшек, своих великолепных сестер, у него разорвется сердце, а потому он не должен их потерять. Никогда. И так он потерял слишком многих.
Микки ведет «Камаро», Ной сидит рядом с ней. Лайлани делит с ним заднее сиденье, а Желтый Бок лежит между ними. Устав после заполненного множеством событий дня, собака спит.
Они молчат, занятые своими мыслями, и Кертис их хорошо понимает. Иногда общаться легко, иной раз – трудно, а случается, когда общение не требует слов.
Когда они прибывают в кемпинг, дождь прекращается. Умытые сосны блестят зеленью. На кронах сверкают мириады капелек-бриллиантов. Стволы и ветви темны, как шоколад. Уже поют птицы, чирикают воробьи, приветствуя окончание грозы. Это удивительный мир, и мальчик-сирота любит его всем сердцем.
Путь к «Флитвуду» ведет мимо «Превоста», и, когда они приближаются к дому на колесах, служившему тюрьмой Лайлани, Кертис видит припаркованные рядом «Скорую помощь» и патрульную машину. Мигающий маячок последней не может заслонить собой красоту возвышающихся над ней деревьев, но напоминает Кертису, что в этом мире, пусть и прекрасном, больше тревог, чем покоя.