До рая подать рукой
Шрифт:
– Так кого убил твой отчим? – тем не менее спросила она, подыграв Лайлани только по одной причине: все веселее, чем говорить о неудачных поисках работы.
– Да, дорогая, кого он прихлопнул? – Глаза тети Джен зажглись неподдельным интересом. Иногда она путала впечатления реальной жизни с киношными фантазиями, а потому, возможно, с меньшим, чем Микки, скептицизмом восприняла хичкоковско-спилберговскую биографию девочки.
Ответила Лайлани без малейшей запинки:
– Четырех пожилых женщин, троих пожилых мужчин, тридцатилетнюю мать двоих детей, богатого владельца
Конкретность ответа приводила в замешательство. Слова Лайлани задели колокольчик в голове Микки, и по его звону она поняла, что девочка если и выдумывает, то не все.
Днем раньше, при их первой встрече, на предложение Микки не говорить о матери всякие гадости Лайлани ответила: «Это правда. Я бы не смогла такого придумать».
Но отчим, совершивший одиннадцать убийств? Который убил пожилых женщин? Маленького мальчика в инвалидной коляске?
И пусть интуиция убеждала Микки, что она слышит правду, логика настаивала на том, что все это – чистая фантазия.
– Если он убил стольких людей, почему он до сих пор на свободе? – спросила Микки.
– Это удивительно, не так ли? – ответила Лайлани.
– Более чем удивительно. Невозможно.
– Доктор Дум говорит, что мы живем в век смерти, поэтому такие, как он, – герои нашего времени.
– И что сие должно означать?
– Я не объясняю мировоззрение доктора. Я его цитирую.
– Получается, что он – отвратительный человек. – По тону выходило, будто Лайлани обвинила Мэддока лишь в том, что тот регулярно портил воздух и грубил монахиням.
– На вашем месте я бы не приглашала его к обеду. Между прочим, он не знает, что я здесь. Он бы этого не разрешил. Но сегодня его нет дома.
– Я бы скорее пригласила Сатану, – ответила Дженева. – Ты приходи в любое время, Лайлани, а вот ему лучше держаться по другую сторону забора.
– Он и будет. Он не любит людей, если только они не мертвы. Не станет по-соседски болтать с вами, облокотившись на забор. Но если вы наткнетесь на него, не называйте Престоном или Мэддоком. Нынче он выглядит по-другому и путешествует под именем Джордан… «зовите меня Джорри»… Бэнкс. Если вы назовете его настоящим именем или фамилией, он поймет, что я его выдала.
– Я вообще не буду с ним говорить, – замахала руками Дженева. – После того, что я здесь услышала, лучше ударю его, чем заговорю с ним.
И прежде чем Микки смогла кое-что уточнить, Лайлани сменила тему:
– Миссис Ди, копы поймали человека, который ограбил ваш магазин?
Помедлив с ответом, Дженева дожевала последний кусочек сандвича с курицей.
– От полиции никакого толку, дорогая. Мне пришлось выслеживать его самой.
– Потрясающе! – В сгущающихся тенях, которые затемняли, но не охлаждали кухню, в рубиновом свете заходящего солнца, Лайлани, с блестящим от пота лицом, ожидала продолжения. Несмотря на ай-кью гения, несмотря на знание изнанки жизни, несмотря на показной цинизм, девочка сохранила доверчивость ребенка. – Но как вы смогли переплюнуть копов?
Ответ тети Джен прозвучал в тот самый момент, когда Микки чиркнула спичкой, чтобы зажечь три свечи, стоявшие на середине стола: «Никакие детективы не могут составить конкуренцию оскорбленной женщине, если она решительна, храбра и обладает железной волей».
– Ты, конечно, храбра, – заметила Микки, зажигая вторую свечу, – но, подозреваю, ты думаешь об Эшли Джадд или Шарон Стоун, а возможно, и о Пэм Грайер.
Наклонившись через стол к Лайлани, Дженева драматически зашептала:
– Я нашла мерзавца в Новом Орлеане.
– Ты же никогда не бывала в Новом Орлеане, – с улыбкой напомнила ей Микки.
Дженева нахмурилась:
– Может, это был Лас-Вегас.
Микки хватило одной спички, чтобы зажечь все три свечи, и, задув ее, она повернулась к тете:
– Это не настоящие воспоминания, тетя Джен. Ты опять позаимствовала их из какого-то фильма.
– Правда? – Дженева все еще сидела, наклонившись над столом. Мерцающие огоньки свечей отбрасывали тени на ее лицо, освещали глаза, в которых отражался сумбур мыслей. – Но, дорогая моя, я так отчетливо все помню… то чувство глубокого удовлетворения, которое я испытала, застрелив его.
– У тебя же нет пистолета, тетя Джен.
– Это правильно. У меня нет пистолета, – внезапная улыбка Дженевы сверкнула ярче свечки. – Теперь, когда я подумала… человек, которого застрелили в Новом Орлеане… это был Алек Болдуин.
– А Алек Болдуин определенно не грабил магазин тети Джен, – заверила Микки девочку.
– Хотя я не стала бы открывать при нем кассовый аппарат. – Дженева поднялась. – Алек Болдуин скорее злодей, чем герой.
Но Лайлани хотела докопаться до истины.
– Так человек, который убил мистера Ди… его поймали?
– Нет, – ответила Микки. – За восемнадцать лет копы не нашли ни одной ниточки.
– Как ужасно.
Проходя мимо девочки, Дженева остановилась и положила руки на ее хрупкие плечи. И со смешком, без малейшей примеси горечи, сказала: «Это нормально, дорогая. Если человек, застреливший моего Вернона, еще не жарится в аду, он туда скоро попадет».
– Я не уверена, что ад существует, – ответила Лайлани с серьезностью человека, не один час уделившего обдумыванию этого вопроса.
– Сладенькая моя, разумеется, существует. На что был бы похож наш мир без туалетов?
Этот странный вопрос поверг Лайлани в замешательство, она взглянула на Микки в ожидании пояснений.
Та лишь пожала плечами.
– Жизнь после смерти без существования ада, – терпеливо объяснила тетя Джен, – была бы грязной и невыносимой, как нынешний мир без туалетов. – Она поцеловала девочку в макушку. – Вот и мне пора откликнуться на зов природы, посидеть, подумать.
После того как Дженева, покинув кухню, прошла коротким темным коридором и закрыла за собой дверь ванной, Лайлани и Микки, оставшиеся за столом, посмотрели друг на друга. Несколько секунд, окутанные вязкой августовской жарой, они безмолвствовали, как три язычка пламени, мерцающие между ними.