До самой сути
Шрифт:
— Пэт!
Доналд спохватился, но слишком поздно: м-с Поуп услышала и запомнила. Теперь она, того гляди, сама назовет Пи-Эм Пэтом — хотя бы для того, чтобы позлить.
— Извините, сударыня…
Доналд обращался к м-с Ноленд. Та поправила:
— Я называю вас Эриком. Значит, для вас я Лил.
Доналд был неспособен на это, и теперь Пи-Эм понимал его. Бедняк, которого сорок лет приучали к смирению, он не мог вот так, запросто начать называть по имени владелицу подобного поместья.
— Вы разрешите мне поговорить наедине с… Пи-Эм?
— Ради Бога. Устраивайтесь где хотите. Если надо, можете запереться. Надеюсь только, вам не сообщили ничего плохого?
Доналд — это чувствовалось — попробовал улыбнуться, но улыбка не получилась, и он еще больше заинтриговал женщин. Ну как? Он достаточно для них печален?
Достаточно «интересен»? Вот уж заработают языки после их ухода! Хитро придумано! Все выглядит так, словно Доналд не может ждать. Премило они, уходя, будут выглядеть, особенно Пи-Эм: ведь это же он ввел Доналда в здешнее общество; нет, не ввел — навязал.
Опять лило, но вокруг патио шла крытая галерея, куда не попадал дождь.
Метров через десять Доналд остановился, все еще не решаясь заговорить.
Чтобы дать ему прийти в себя, Пи-Эм раскурил сигару, и Доналд наконец выдавил:
— Мне надо позвонить Милдред.
— Адрес знаешь?
Доналд задыхался. Они стояли на середине галереи, и Пи-Эм казалось, что у брата головокружение: все его крупное тело била дрожь.
— Она там с ума сходит. Истратила последние деньги на разговор с Эмили.
Лицо у Пи-Эм было жесткое, но он молчал: лучше ничего не говорить, иначе он скажет слишком много — его прорвет.
— Она ждала меня гораздо раньше. Не представляла себе, что я могу так задержаться. Ей что-то приснилось, и она перепугалась.
Теперь еще и сны! Женские сны! Вот до чего дошло!
— Судя по всему, она и дети вот уже несколько дней попеременно дежурят около изгороди.
Может быть, даже стоят, уткнувшись в нее лицом?
Кто знает, не было ли там кого-нибудь из них вчера, когда Пи-Эм проезжал через ворота?
— Я должен ей позвонить.
— Номер знаешь?
— Ногалес, один-ноль-три. Это пансион для семейных. У них комната на четверых. Мальчик спит на коврике.
— Это все Эмили тебе рассказала?
— Да.
— Очень полезные сведения, не так ли?
— Что ты хочешь сказать?
Зачем углубляться? Их разделяет пропасть; он, Пи-Эм, и вся долина — с одной стороны; с другой — люди вроде Эмили, Милдред, мальчика, спящего на коврике. Очевидно, им зачем-то нужно довести Доналда до белого каления, хотя Доналд и без того способен на любые глупости.
И он таки наделает их здесь. А расхлебывать все — ему, Пи-Эм.
«Он должен перебраться. Понимаешь, должен…» — приказала Эмили.
По какому праву? Только потому, что прятала Доналда у себя? Пи-Эм сделал то же самое, и это особенно похвально: потерять он рискует больше, чем сестра; к тому же он не одинок — у него есть обязательства. Она дала Денег? Он тоже даст. Дальше что?
— Давай позвоним от тебя, ладно?
— А ты не можешь подождать, пока все разъедутся?
Вот тут Доналд взял безапелляционный тон, и взял решительно. Он произнес всего одно слово, и Пи-Эм мог бы поручиться, что в голосе брата прозвучала угроза.
— Нет!
Слово не вылетело — оно обрушилось. За ним последовал взгляд. Спокойный взгляд. Но до чего самоуверенный!
— Это не очень вежливо по отношению к Лил Ноленд.
— Я жду уже два дня.
— Тем более можно бы…
Нет, лучше уступить. Доналд способен ударить его прямо тут, в патио, и уж тогда у них действительно будет хорошенький вид.
— Идем…
Вот и все, что произошло. Вот так они провели день у Нолендов. Только теперь возникло кое-что новое: Пи-Эм испугался. Испугался уже не того, что Доналд сделает глупость или скомпрометирует его; нет, испугался по-настоящему — за себя, за свою жизнь.
Страх пришел к нему там, под дождем, у плавательного бассейна, по которому хлестал ливень, в патио, где то и дело тянуло почти холодным сквозняком.
Может быть, после завтрака, в кресле, он дал слишком много воли своим мыслям? А может быть, Дженкинс слишком хорошо его обслужил?
Доналд не выпил ни капли, только раз — да и то на мгновение — потянулся к стакану, но он был тверд как скала, и Пи-Эм сознавал теперь, что брат пойдет напролом, через любые препятствия.
Эмили не имела права посылать его сюда. Она обязана была понять. Для нее все просто: брат едет к брату. Она даже не догадывается, что они — люди разных миров.
Нет, еще как догадывается! Тон, в котором она говорила с ним, — лучшее тому доказательство. Она тоже угрожала.
Не взглядом, не напрягшимися мышцами, не кулаками, но все-таки угрожала — заранее, на всякий случай, не раздумывая даже, сделает Пи-Эм что нужно или нет.
«Он должен перебраться. Понимаешь, должен…».
Выпив, Пи-Эм порой раскисал. Он лучше, чем кто-либо, знал за собой эту слабость. Вот почему он никогда не забывал взглянуть на себя в зеркало. Но если даже недавно он был слегка на взводе, то теперь совершенно отрезвел. Тем не менее походка и весь его вид никогда еще не казались такими безвольными, как в эту минуту, когда он вернулся в гостиную вместе с братом, следовавшим за ним по пятам.
— Извините нас. Лил, Эрику Беллу, — он не без усилий вспомнил это имя, — нужно сделать несколько срочных звонков.
— Кто ему мешает звонить отсюда?
Она сообразила, что позволяет себе нескромность, и торопливо добавила:
— В спальне у Лэрри есть аппарат. Пусть Эрик запрется и звонит сколько угодно.
— Он должен посмотреть кое-какие документы, а они у меня дома.
Промах! Нора заморгала глазами. Ей-то прекрасно известно, что гость явился без всякого багажа.
— Еду с вами, — объявила она.