До самых кончиков
Шрифт:
Похоже, тихий омут в душе К. Линуса Максвелла был глубоким. В бледной худощавой груди ученого билось живое сердце. Ах, тоскливо подумала Пенни, если б только он поделился своими тайнами, их отношения смогли бы выйти за рамки фантастического секса, превратились бы в истинные чувства.
Пенни несказанно поражало его буквоедство. Максвелл производил впечатление инфантильного, к тому же зацикленного на науке создания; действительно «ботаник» какой-то… Бесстрастный тиран, тщательно скрывающий свои искренние привязанности и эмоции.
Все равно что внимать гениальному тенору в парижской опере или ужинать на пленэре чем-то восхитительно итальянским. Пусть Макс ее не любил; стоило ему коснуться ее желез, и Пенни забывала обо всем. Несмотря на его равнодушие и холодность, она начинала испытывать чуть ли не влюбленность, пусть мимолетную. Когда инструментарий «До самых кончиков» принимался ворошить в ней страсть, Пенни смотрела в безучастные голубые глаза и ничего не желала на свете, кроме Макса. Он словно околдовал ее.
Ей хотелось верить, что занятия любовью – это нечто большее, нежели стимуляция нервных окончаний, пока какие-то там гормоноферомоны не прыснут в лимбическую систему. Настоящая любовь – и это она знала – куда долговечнее и душевнее. Такая любовь поддерживает и питает человека. А «любовь», которую возбуждал Максвелл, сходила на нет вместе с оргазмом. Несмотря на восхитительное воздействие, продукция «До самых кончиков» генерировала лишь мощный суррогат.
Самым темным страхом Пенни было подозрение, что широкие женские массы не уловят разницы.
Утром на Пенни снизошло озарение, и она позвонила матери в Омаху.
– Как там Париж? – игриво поинтересовалась та. – Умоляю, скажи наконец, что у тебя задержка цикла!
– Откуда ты знаешь про Париж?
На том конце провода мать прищелкнула языком.
– Милая, «Нэшнл инкуайрер» каждый день печатает твои снимки на фоне Эйфелевой башни!
Пенни аж покачнулась: на работу она не ходила, сказавшись больной. Наплела Бриллштейну про гепатит С. Если народ в «Би-Би-Би» не ослеп и не оглох, правда давно выплыла наружу.
– Газеты назвали тебя Доткомовской Золушкой! – надрывалась мать. Она всегда кричала по межгороду.
– Мам…
– Ты видела недавние фото президента Хайнд? – захлебывалась та. – До чего жутко выглядит!
– Может, у нее гепатит? – промямлила Пенни.
– А д’Амбрози вообще уже никакая! Так что не вздумай бросить Максвелла! – предупредила мать. – Иначе гореть тебе в геенне огненной!
– Собственно… поэтому я и звоню. – Пенни воспользовалась моментом, чтобы направить разговор в нужное русло. – У тебя сохранились старые номера «Инкуайрера»?
– Диктуй дату, – гордо бросила мать. – У меня все подшивки начиная с семьдесят второго года.
– Шутишь?
– Труд всей моей жизни.
– Смотри,
– А чем плоха вики-как-там-ее?
– Википедия, мам. Нет, не годится. – Пришлось объяснить, что «Вклинус» нанял целую бригаду хакеров, чтобы те прочесывали Интернет и следили за имиджем магната. Любая публично доступная деталь его биографии была под контролем. – Мне нужно что-то из старенького, когда Интернета не было и в помине.
– Милая, это ведь «Инкуайрер», а не «Нью-Йорк таймс», – с сомнением протянула мать.
– Ну мамуль, пожалуйста…
– Что конкретно тебя интересует?
Пенни на секунду задумалась.
– Клички домашних питомцев. Хобби. Может, что-нибудь трогательное про мамашу. Кстати, ее звали не Фиби?
– Так она же умерла?
– Да я в курсе, но было бы так здорово найти его детское прозвище, к примеру, – уперлась Пенни. – Любимый сорт мороженого. Колыбельную. Короче, любую мелочь, помимо официальной информации.
Под конец беседы мать с энтузиазмом воскликнула:
– Поняла! Немедленно отправляюсь в подвал!
– Спасибо, мамуль.
Стоило раз симулировать оргазм, как закрались сомнения в искренности остальных. Пенни больше не доверяла реакции собственного организма. Теперь каждую ночь она терзалась страхом, что в своих восторгах либо переигрывает, либо наоборот. Макса она никогда не любила, зато любила то наслаждение, которое он вызывал в ее теле. Теперь даже оргазмы утратили над ней власть.
Не потому ли прекратилась его связь с Клариссой Хайнд? И принцессой Гвен. И с Алуэттой.
Осталось всего шестьдесят семь дней.
Как бы то ни было, порой приходилось симулировать. Бывали ночи, когда даже воспоминания о горячих губах Алуэтты не могли довести до оргазма. Иногда ей удавалось обмануть Максвелла, но по большей части – нет. Ее тело он знал лучше ее самой.
Когда Пенни попадалась – ее выдавали базилярный пульс, судоральный pH и синюшность эпителия, – Макс бесцеремонно выдергивал прототип, демонстративно рвал свежеисписанные листки и швырял клочки в корзину. Затем открывал ноутбук и в который раз редактировал первое поколение маркетинговых материалов «До самых кончиков».
Однажды, чтобы хоть как-то поднять ему настроение, Пенни выразительно кивнула на блокнот:
– Они все там?
– Кто? – спросил Макс, не отрываясь от экрана с очередной телерекламой, присланной на утверждение. В глазах Пенни все такие видеоролики были на один лад: женщины с маниакальной улыбкой и горящим взором мчатся домой из магазина или с почты, прижимая к груди ярко-розовую упаковку с витиеватой надписью «До самых кончиков». В конце закадровый голос сладострастно урчит: «Миллиарду мужей грозит скорая отставка».