До свидания, мальчики. Судьбы, стихи и письма молодых поэтов, погибших во время Великой Отечественной войны
Шрифт:
Из письма Бориса Смоленского: «Изредка отбросишь лопату, вытащишь из кармана записную книжку нацарапаешь две строки – и снова за работу. Так я написал песню нашего батальона, и сейчас все роты ходят на работу под мою песню». Текст этой батальонной песни не сохранился. И некому было его вспомнить.
Пропала и рукопись первого сборника стихов, который Борис готовил для Петрозаводского издательства. Тетради со стихами Борис хранил в вещмешке, а где еще он, рядовой солдат, мог их хранить?
В письме любимой девушке, написанном сразу после 22 июня, он
Он был рад, что вместо кирки или лопаты у него в руках винтовка. Пусть и образца 1912 года.
В начале октября три финских дивизии прорвали фронт и захватили Петрозаводск. 2-ю легкострелковую бригаду и 37-ю стрелковую дивизию бросили в прорыв, и они оказались в окружении. «У нас был один танк, – вспоминал чудом выживший боец. – Только один. Он ходил по шоссе…»
Отчаянные бои под Медвежьегорском по сути были расстрелом почти безоружных.
Борис Смоленский погиб 16 ноября 1941 года. В середине декабря 2-ю легкострелковую бригаду расформировали «вследствие безвозвратных потерь».
Из ответа на запрос семьи поэта:
Смоленский Борис Моисеевич, 1921 г. рождения, уроженец города Новохоперска, призванный в С. А. райвоенкоматом г. Москвы, значится погибшим 16 ноября 1941 г. Похоронен: н/п Падун Медвежьегорского района, Карело-Финской ССР.
Когда-нибудь участники поискового движения найдут его вещмешок со стихами и дневниковыми записями. Скрученные листки из блокнота он мог положить в гильзы или спрятать в пустой фляге.
В его довоенных черновиках есть две скупых строчки. Борис не оставил к ним комментария, но они, наверное, и не нужны.
И на Карельском перешейке
Еще находят наши дневники.
Стихотворения Бориса Смоленского [5]
5
Стихотворения печатаются по изданиям: Борис Смоленский. Стихи. М.: Молодая гвардия, 1976; Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне / Составители В. Кардин и И. Усок. Вступительная статья В. Кардина. Предисловие Алексея Суркова. Большая серия «Библиотека поэта». М.—Л.: Советский писатель, 1965.
Моя песня бредет по свету,
Как задорный посвист моряны,
Как струя горячего света,
Как зеленый вал океана…
Капитаны, на шхунах-скорлупках
Уходившие в море без слов,
Берегли, как любимую трубку,
Синий томик моих стихов.
Лейтенант, что с фортами спорил,
Что смеялся над злостью стихий,
Южной ночью читал над морем
Мне на память мои стихи.
1936
Берег печаль расставанья таит,
Значит – прощай, земля!
Мы променяли игрушки твои
На быстроту корабля.
В резком норд-весте скрипит такелаж,
Взлет и провала момент.
Вырвется выстрелом вымпел наш,
Взовьется полощущий тент.
Парус по ветру тоскует давно!
Шторм, бригантину креня,
Резким порывом бросает одно:
Что же, прощай, земля!
Машут нам тучи прощанием дня,
Низко над морем бегут.
Мы отправляемся – слышишь, земля, —
Звезды срывать на бегу!
Гребни форштевень, как нож, распластал,
Валятся мачты вперед.
Пенистый след за кормою отстал —
Слышишь, как юнга поет?
Вновь улыбнется нам Южный Крест,
Ветром полны лиселя.
Берег исчез, крепнет норд-вест,
Значит – прощай, земля!
1937
Гулливер
Я все еще исполнен детской веры,
Что, силу в одиночестве растя,
Меж нами проживают Гулливеры,
Прикованные к собственным страстям.
Но из упорной гордости мышиной,
Что все, мол, одинаково должны,
Портные по старинному аршину
Кроят им лилипутские штаны.
И Гулливер живет среди уродцев,
Но ночевать не может в их домах,
И только все, за что он ни берется,
Имеет гулливеровский размах.
А лилипуты с прытью обезьяньей
Кричат ему:
– Довольно! Не рискуй!
А непомерность всех его деяний
В тоску и грусть вгоняет мелюзгу.
Тогда, отчаясь, он идет к заливу
И бродит под луною по ночам,
Влюбляется, конечно, несчастливо,
Отступится – и сразу закричат:
– Ты не хотел, как мы, так получай же!
Мы раньше знали. Ах, какой кошмар! —
Бьют розгами, конечно, не случайно,
Плюют в глаза, а пачкают башмак.
И только вот когда он умирает
И дело нужно подводить к концу
Могильщик лилипутий заявляет,
Что трех аршин не хватит мертвецу.
И все скорее плакать:
– Умер милый!
Он жил средь нас.
Каким он был большим! —
И роют поскорей ему могилу
Уже на гулливеровский аршин.
1937–1938
Переполнен озорною силой,
Щедрый на усмешку и слова,
Вспомню землю, что меня носила,
И моря, в которых штормовал.