До встречи на небесах! Небожители подвала

Сергеев Леонид Анатольевич

Стоило клиенту появиться в его закутке-ателье, Гера сразу, без всяких вопросов, показывал на стул:

– Сюда, пожалуйста, и улыбайтесь!

Случалось, клиент недоумевал:

– Почему вы не спросите, как я хочу сфотографироваться?

Гера спокойно пояснял:

– Если фотограф спрашивает, как вас снять, – сразу уходите. Мастер должен знать, как именно снимать, – Гера прищуривался и щёлкал пальцами.

После такого ударного объяснения становилось ясно – он-то мастер своего дела, и ему можно доверять на все сто процентов.

Перед съёмкой Гера долго

устанавливал свет, поворачивал клиента в разные стороны, приподнимал и опускал его голову, при этом приседал, вставал на носки, прищуривался, рассматривал «натуру» и так и сяк. Глядя на эти скрупулёзные неторопливые приготовления, я думал, что у профессионала в работе и не должно быть спешки, азарта, другое дело – настрой. Мне вспоминался Лермонтов: «Глубокая река не допускает бешеных порывов».

Что немаловажно: подготавливаясь к съёмке, Гера непременно спрашивал у клиента:

– Вы относитесь к миру писателей или к другому миру?

И после того как клиент объяснял, из какой он сферы, находил общих знакомых и тем самым устанавливал дружеский контакт. В заключение Гера непременно выдавал качественную формулу:

– Улыбайтесь! Вы наверняка знаете, что улыбка красит лицо. – Вспомните что-нибудь хорошее…

При встречах с Герой я всегда растягивал рот и думал: в самом деле, хорошего вокруг никак не меньше, чем плохого, и жизнь состоит не только из проблем и борьбы.

За время, пока я вёл изостудию при ЦДЛ, мы с Герой не раз выпивали в его закутке-ателье, и он порассказал мне немало смешных историй из своей бурной жизни. Взять хотя бы его развод с женой, после которого супруги перестали разговаривать даже по телефону. Гера переехал к матери, но каждый месяц кидал в форточку алименты (благо квартира находилась на первом этаже), но спустя год его вдруг вызывают в суд за неуплату алиментов. Оказалось, жена сразу же после развода поменяла квартиру, «чтобы избавиться отдуха мужа». Позднее супруги помирились и снова расписались.

Надо отдать должное Гере – он был хорошим отцом и по-настоящему заботился о своей дочери. Девушка увлекалась живописью, и я готовил её к экзаменам в художественное училище. В благодарность Гера подарил мне кипу фотографий моих друзей, детских писателей. Как правило, фотографии показывают человека или лучше, или хуже, но только не передают то, что есть. Снимки Геры – исключение.

Прежде чем представлять портреты своих друзей, без колебаний заявляю: детская литература – это своего рода вероисповедание, а детские писатели – определённая, ни на что не похожая каста людей.

Те далёкие времена

Особо одарённый друг мой, Геннадий Цыферов, с фотографии смотрит сквозь бликующие очки, смотрит прищурившись, колюче, с усмешкой – и не поймёшь, то ли он добродушный острослов, то ли положительный зануда.

В моём столе лежит лист бумаги с крестами и фамилиями умерших друзей – это моё кладбище. Оно большое. Много моих друзей уже на небесах (я не говорил им «Прощай!», говорил «До встречи!», поскольку временами всё-таки надеюсь на загробную жизнь). Одни из друзей умерли совсем молодыми. Например,

Саша Камышов, акварелист, которому пророчили ослепительное будущее. Другие, вроде писателя Юрия Качаева или художника Юрия Молоканова, умерли в среднем возрасте, но для меня навсегда остались молодыми, потому что они были большими мальчишками – дух имели мальчишеский, не случайно и работали для детей.

Несправедливо рано и, что особенно горько, именно когда у него появилась своя отличительная манера, умер график Виктор Алёшин. Когда-нибудь я поделюсь воспоминаниями об этих своих дружках. Непременно. Это мой долг перед ними. А сейчас расскажу о сказочнике Геннадии Цыферове.

Это был насмешник тот ещё! И хитрец под маской добрячка-простофили. Бывало, в компании пощипывает бородку, посмеивается, вставляет едкие словечки. Прочитает рукопись кого-нибудь из друзей и насмешливо-снисходительно тянет:

– Неплохая вещица, лихой сюжетец, но это уж на любителя. Скорее, для домашнего употребления – жены там, тёщи…

Или язвительно:

– Творческая неудача большого мастера, сукина сына, хе-хе. Такой казус.

Ему, старому хрену, прямо доставляло радость кого-то поддеть, подразнить (скажет колкость и победоносно ухмыляется, а то и ржёт, обнажая кривые зубы в пузырьках слюны). Однажды на художественном совете обсуждали его мультфильм «Влюблённый крокодил». Канючили долго. Наконец, Цыферов не выдержал:

– Легче удовлетворить африканку, чем худсовет, – загоготал и, пощипывая бородку, вышел (он частенько выдавал такие сексуальные пассажи).

Цыферов называл себя «выходцем из купцов»; он носил очки на цепочке, бумажник со множеством отделений (в котором было мало денег, но тьма телефонов с женскими именами) и, любуясь собой в зеркале, тщательно подстригал усы и бородку клином. Его мать была бухгалтером, а отец одним из руководителей лесной промышленности (он погиб на войне) – о них Цыферов тоже рассказывал со смешком, но с печальным смешком. Ну а сам наш герой окончил педагогический институт и некоторое время учительствовал в интернате; дети на нём висли – он привлекал их своей чудаковатостью; они его звали «большой шутник». Что верно то верно – сказочник шутил по любому поводу, даже над религией (с неверующими был верующим, с верующими – неверующим).

В конце пятидесятых годов Цыферов недолго работал ответственным секретарём в «Мурзилке» (позднее на его место пришёл В. Берестов, который, вслед за В. Познером, был секретарём у Маршака – классик и протолкнул его в литературу.) А жил Цыферов в коммунальной квартире гостиничного типа. Этот гостиничный тип представлял собой душный полутёмный коридор со множеством дверей в крохотные комнаты. Квартира находилась в «Пассаже» над магазином «Шляпы», и под окном Цыферова с утра до вечера шумела разноликая толпа; там происходили прекрасные и дикие сцены. «Интересное занятие – наблюдать за этим муравейником, – рассуждал я. – Вся жизнь как на ладони. Наблюдай и пиши. Материала на собрание сочинений хватит – ведь натуралист Ж. Фабр всю жизнь прожил на одной поляне и о её обитателях написал несколько томов».