До встречи с тобой
Шрифт:
— Миссис Трейнор, я правда не могу сидеть и смотреть сложа руки… Это слишком странно. — Я нажала на ручку дверцы. — Я не хочу в этом участвовать.
— Просто подумайте об этом. Завтра Великая пятница… Я скажу Уиллу, что у вас семейный праздник, если вам действительно нужно время. Возьмите выходной на размышления. Но, пожалуйста… вернитесь. Вернитесь и помогите ему.
По дороге домой я ни разу не обернулась. Направилась в гостиную и села смотреть телевизор, а родители вошли следом, обмениваясь взглядами и делая вид, что не обращают на меня внимания.
Прошло
Сестра явилась ко мне через пять минут после возвращения домой, протопав по лестнице и распахнув дверь моей комнаты.
— Входи. — Я лежала на кровати, закинув ноги на стену и глядя в потолок. На мне были колготки и голубые шорты в блестках, которые в последнее время некрасиво болтались на бедрах.
— Это правда? — Катрина стояла в дверях.
— Что Димпна Гришем наконец выгнала своего никчемного обманщика и волокиту муженька и?..
— Не смешно. Насчет твоей работы.
— Да, я уволилась. — Я провела по узору на обоях большим пальцем ноги. — Да, я знаю, что мама и папа не слишком этому рады. Да, да и да на все, что ты намерена мне заявить.
Сестра старательно закрыла за собой дверь, плюхнулась в изножье кровати и энергично выругалась.
— Поверить, черт возьми, не могу. — Она спихнула мои ноги со стены, так что они почти упали на кровать.
Я села прямо.
— Ой!
— Поверить не могу. — Лицо Катрины было багровым. — Мама просто раздавлена. Папа тоже, хотя виду не подает. Откуда им взять денег? Ты же знаешь, что папа боится потерять работу. Какого черта ты оставила такое замечательное место?!
— Не надо читать мне нотации, Трина.
— Кто-то ведь должен! Тебе нигде больше не предложат таких денег. И как это будет выглядеть в резюме?
— Только не надо делать вид, будто тебя волнует что-либо, кроме тебя самой и твоих желаний.
— Что?
— Тебе плевать, что я делаю, главное, чтобы ты могла уехать и вернуться к своей пафосной карьере. Я нужна только для того, чтобы кормить семью и присматривать за ребенком. Тебе плевать на других. — Конечно, это звучало злобно и некрасиво, но я ничего не могла поделать. В конце концов, именно положение сестры втянуло нас в этот кошмар. Обида, копившаяся годами, наконец нашла выход. — Мы все застряли на работах, которые ненавидим, чтобы малышка Катрина могла удовлетворить свои чертовы амбиции.
— Дело не во мне.
— Неужели?
— Нет, дело в том, что ты не способна удержаться на единственной приличной работе, которую тебе предложили за много месяцев.
— Да что ты знаешь о моей работе?
— Я знаю, что за нее платят намного больше минимальной зарплаты. Больше мне ничего знать не нужно.
— Не все в жизни измеряется деньгами.
— Серьезно? Тогда спустись и скажи это маме и папе.
— Не смей читать мне чертовы нотации о деньгах, когда сама годами не платишь ни гроша за этот дом!
— Ты же знаешь: из-за Томаса я на мели.
Я начала выталкивать сестру за дверь. Не припомню, когда в последний раз прикасалась к ней пальцем, но в тот миг мне хотелось кого-то избить, и я боялась, что не сдержусь, если она продолжит меня изводить.
— Иди к черту, Трина! Ясно? Иди к черту и оставь меня одну! — Я захлопнула дверь перед носом сестры.
Когда Катрина наконец принялась медленно спускаться по лестнице, я решила не думать о том, что она скажет родителям, и о том, что они воспримут все это как очередное свидетельство моей катастрофической неспособности приносить какую-либо пользу. Я решила не думать о Саиде с биржи труда и о том, как я объясню, почему решила бросить самую хорошо оплачиваемую из неквалифицированных работ. Решила не думать о птицефабрике и о том, что в глубине ее лабиринтов, наверное, до сих пор лежит полиэтиленовый комбинезон и шапочка с моим именем.
Я лежала на спине и думала об Уилле. Думала о его злости и его печали. Думала о том, что сказала его мать: я одна из немногих могу до него достучаться. Думала о том, как он старался не смеяться над «Песней Абизьянки» в ночь, когда за окном падал золотистый снег. Думала о теплой коже, мягких волосах и руках живого человека, намного более умного, чем я когда-либо стану, умеющего шутить и все же не видящего иного выхода, кроме самоубийства. И наконец я уткнулась головой в подушку и зарыдала, потому что моя жизнь внезапно показалась намного мрачнее и сложнее, чем я могла вообразить, и мне нестерпимо захотелось вернуться во времена, когда не было забот важнее, чем хватит ли нам с Фрэнком пирожных с сухофруктами.
В дверь постучали.
— Иди к черту, Катрина! — Я высморкалась.
— Прости меня. — (Я уставилась на дверь.) — Я принесла вино. — Голос сестры звучал приглушенно, как будто она говорила в замочную скважину. — Ради бога, впусти меня, а то мама услышит. Я спрятала под фуфайкой две кружки, а ты же знаешь, что она думает о пьянках на втором этаже.
Я выбралась из кровати и открыла дверь.
Катрина взглянула на мое лицо с потеками слез и быстро закрыла дверь спальни.
— Ладно. — Она открутила крышку с кружки и налила мне вина. — Что случилось на самом деле?
— Ты никому не должна об этом рассказывать, — сурово посмотрела я на сестру. — Даже папе. И особенно маме.
А затем я ей все рассказала.
Мне нужно было кому-то рассказать.
Мне многое не нравилось в сестре. Несколько лет назад я могла бы показать вам целые листы бумаги, исписанные на эту тему. Я ненавидела ее за то, что у нее густые прямые волосы, а мои не могут отрасти ниже плеч. Я ненавидела ее за то, что Трину невозможно удивить, она уже все знает. Меня бесило, что все школьные годы учителя настоятельно твердили мне, какой умницей она была, как будто я и без того не жила в постоянной тени ее величества. Я ненавидела Катрину за то, что в двадцать шесть лет я жила в каморке дома на две семьи, чтобы ее внебрачный ребенок мог жить с ней в большой спальне. Но время от времени я была очень рада, что она моя сестра.