Do you think you know everything about hospitals?
Шрифт:
– А ты не рассматривала вариант, что книга лежит передо мной, вот здесь? – юноша кивнул на светлую поверхность стола. – Быть может это только ты ее не видишь? – пошутил тот, сложив руки, пристально глядя в глаза девушки. Вайолет весело подняла брови и сунула в рот карандаш, жуя кончик, взглядом вернувшись к своему белому листу. – У тебя нет вдохновения? – спросил Тейт.
– Я не знаю. Не могу сосредоточиться.
– Вай, здесь не нужно напрягать мозги, наоборот, расслабься…
Вайолет вздрогнула. Никто еще не называл ее так, кроме отца. Но у него это звучало как-то по-семейному, обыденно, вроде: «Ну вот, опять Ред Сокс выиграли» или «Вив, что взять к ужину?». Тейт же произносил ее имя по-особенному, с такой силой в голосе, с придыханием, будто «Вай» – это последнее, что он хотел сказать в этой жизни. На «й» он
– …Вай, ты слышишь?
Девушка моргнула и еще раз посмотрела на Тейта. Кажется он что-то говорил.
– М?
Тейт улыбнулся.
– Я говорю не напрягайся, просто закрой глаза и рисуй первое, что всплывает в воображении. Кстати ты, кажется, уже там, – смеясь проговорил тот.
– Я просто… просто… а, знаешь, ты прав, – улыбаясь, ответила та и, откинувшись на спинку, с воодушевлением прикрыла глаза.
Веки дергаются. Так сильно, что это доставляет дискомфорт. Все красное. Крик, пронзительный отрывистый крик. Голова будто распухает от этого внутреннего голоса. До ушей доходит звук трения грифеля о бумагу. Кто-то с силой полосует по листам. Линии длинные, четкие. Красный. Кровь.
Вайолет вскакивает, резко отодвигает, почти что отбрасывает стул, который противно царапает плитку пола, и распахивает большую дверь, быстро удаляясь в противоположном направлении.
– Вай, эй, Вайолет! – Тейт приподнимается, встречаясь взглядом с Патрицией. Та хотела было метнуться за ней, но тут один из пациентов тоже вскакивает в попытке повторить резкое движение Вайолет. Патриция принимается успокаивать бедолагу, а Тейт тихо выходит в коридор, пытаясь догнать девушку.
***
Ветерок сдувает со щек слезы. Те крупными холодными бусинами скатываются к шее и капают вниз на джинсы. По ногам пробегают мурашки от внезапной прохлады воды. Вайолет сидит на скамейке в садике психиатрического отделения, скрестив ноги и обхватив колени руками, облокотившись о стену корпуса. Время еще раннее, почти никого нет. Послышался звук приминающихся листьев.
– Почему ты убежала? – Тейт несмело подошел ближе, то ли боясь спугнуть, то ли желая убедиться, правда ли это Вайолет.
– Я не могу.
Видя, что она не против, блондин присаживается рядом, теперь неспешно потирая ткань светлых джинсов.
– Не можешь рисовать?
– Я не могу делать так как ты сказал – не могу закрыть глаза, очистить разум и нарисовать то, что первое появляется в сознании.
Тейт посмотрел на ее профиль: бледное лицо, слегка покрасневший контур глаз, розовеющий кончик носа. Вайолет почувствовала взгляд и утерлась рукавом. Он сидел здесь, рядом, и не принуждал рассказывать. Но энергия, которая исходила от него, его черные, как стая воронов на закате, глаза не просто просили, а умоляли поделиться с ним всем, что ее тревожило.
– Если не хочешь, то можешь не говорить, только пожалуйста не плачь.
Вайолет слегка улыбнулась. Это все мужчины не любят, когда девушки плачут?
– Я ненавижу больницы.
– Я тоже, – усмехнулся Тейт.
– Нет, я не просто ненавижу потому, что выжила вопреки надеждам, отец оставил меня здесь, а сам укатил Бог весть куда. Нет, это… это… - Вайолет неуверенно всматривалась в его глаза, стараясь понять, можно ли ему доверять. Так и не поняв этого, девушка просто продолжила говорить, - … это все из детства. Тогда у меня были аденоиды, это…
– … не объясняй, я знаю, что это, – спокойно прервал ее Тейт и слабым кивком головы предложил продолжить.
– … так вот, мама тогда тоже сильно заболела и не могла меня отвести в больницу, пришлось отцу. У него в том году были трудности на работе, а в тот день он ждал какого-то очень важного звонка и… в общем из-за нервов пострадала я: на вопрос врача «с наркозом или без» отец ответил без, причем врач его переспросил, но в этот момент зазвонил телефон, и ответ был все тем же отрицательным. Меня… меня отвели в большую, холодную, серую комнату… посадили на стул и… - Вайолет сглотнула.
– … и надели фартук. Затем в комнату вошли санитар и врач. Принесли инструменты, надели перчатки. Я сначала не боялась, ну подумаешь, начало как при обычном осмотре… но потом… потом он попросил открыть рот. Я послушалась…я… я точно не помню, что произошло,
– А потом что? – осторожно спросил Тейт.
Вайолет открыла глаза.
– … когда все кончилось меня понесли в палату. Я помню по дороге я повернула голову, а медбрат нес в комнату ведро с тряпкой. Полы были как в самом навороченном ужастике. Представь себе одинокий стул в комнате с решеткой на окне с окровавленным фартуком, повисшим на спинке, а возле ножек твоя собственная кровь, словно тебя только что расчленили, и это место преступления. Даже сам Декстер бы позавидовал… последнее, что я запомнила перед тем как отключилась – это мое горло, которое жутко болело, адски просто, как будто меня на части разрывали, и еще девочки в палате, мирно беседующие о каком-то мультике про… пони что ли… они пытались узнать что со мной, но они… они незлобно спрашивали, а… с… с волнением в голосе… это были последние люди в моей жизни, которые вот так вот просто, по-детски, искренне хотели узнать, что и почему у меня болит… - Вайолет замолкла, поняв, что только что завязала узел с помощью двух шнурков с разных ботинок.
– Дай я… -Тейт осторожно взялся за черные концы, принявшись развязывать. – Пожалуйста, продолжай, это ведь не конец?
Вайолет помотала головой.
– Отец пришел в бешенство, узнав, что натворил врач. Грозился в суд подать. Но это было бы бесполезно – на бумагах его подпись, доктору было дано разрешение на операцию без анастезии. Отец так себя корил за это. Когда я очнулась, то услышала крики и ругань из соседней комнаты: мама орала на отца, пыталась объяснить ему, что именно он натворил. Дело чуть не дошло до развода, если бы не я. Как бы мне не было больно я решила сделать все, что в моих силах, чтобы они не разошлись. Говорила, что все в порядке и я ничего и не почувствовала, что я и не помню ничего и вообще это пустяк.. но… это… это был шок для меня… - Вайолет, все это время всматривающаяся в осеннюю пустоту сада, почувствовала взгляд и, опустив глаза, встретилась глазами с Тейтом, заботливо развязывающим ее шнурки. Во взгляде читалось понимание и сочувствие, грусть и одновременно обида за боль девушки.
– … через несколько дней, у меня случился нервный срыв. Ты можешь себе представить нервный срыв в шесть лет?? Мне было… ш-шесть… -Вайолет повторяла эту цифру так, словно сама и не знала этого факта до этого момента. – мать и сама чуть не слетела с катушек, обвиняла во всем халатность отца. Я пыталась доказать им, что это из-за того, что я боялась их развода и нервничала из-за скандалов, и… судя по тому, что они все еще вместе, всем пришлось поверить в мои слова… остальные дети в этом возрасте светлячков во дворе ловили по вечерам, а я снова оказалась в клинике с… с… нервным срывом. Мама со мной лежала, целый месяц я… я… это… -Вайолет выдохнула. – Я там столько повидала. Я ненавижу больницы.- Вайолет отвернулась, сильно закусив нижнюю губу и шумно сглатывая.
Тейт хотел было что-то сказать, но тут девушка снова заговорила:
– Мне было так страшно, Тейт. Сидя на том стуле, мне казалось, что страшнее ничего нет. Я хотела кричать от страха, кричать от того, что я не могу произнести ни звука… от того, что нет голоса… Никогда я не чувствовала себя более беспомощной, более подавленной… с тех пор я ничего не боюсь. Нет ничего страшнее ужасов жизни. Таких вот ужасов. – голос становился все тише и тише, пока она совсем не замолчала. Нижняя губа дрогнула, лоб наморщился, волосы застилали глаза.