До завтра… если жив буду…
Шрифт:
– Доктора здесь хорошие? – спрашивала меня бабушка, не обращая внимания на брошенные мной фразы.
– Лучшие! – уверено говорил я, хотя еще ни с одним доктором не был знаком, – К другим не возим!
– Может домой? – спрашивала
– Справится!
– Ну, ты его навещай… и брату скажи…
– Хорошо, хорошо, – я обнимал ее за плечи и старался уложить в кровать, наблюдая, как она руками старается оттолкнуться от матраса и встать на ноги, вытягивая на сколько можно носки, чтобы коснуться пола. – Полежи. Брат приедет к тебе после обеда, а я, тем временем, заеду к дедушке.
Она услышала меня, смиренно сжала губы и начала откидываться на подушку, бормоча одну и ту же фразу: «Ну и слава тебе Господи! Ну и слава тебе Господи!» и плавно отворачиваясь к стене.
Я осмотрел палату, в углу умывальник, на раковине, в лоточке, кусок розового мыла, словно вырванный анорексичный бицепс. Еще одна плотно застеленная кровать примостилась у соседней стены, прижавшись к тумбочке с оторванной дверцей. Под кроватью, судно, утка…чисто… сойдет… Новое исцарапанное пластиковое окно, в которое стучат скрюченные, пропитанные осенними дождями и снегом, грязные ветки.
6.
Капельницы,
Сторонятся посетителей, шаркая как можно громче пыльными тапками и кривя лица, в надежде, что за плохую неаккуратную работу их отведут в сторонку сердобольные родственники пациента и сунут в дырявый карман ее халата одну или две тысячи со словами: «Вы там за моим-то присмотрите получше, хорошо? Будут выписывать, еще занесу… не обижу…обещаю!». Возникнет неловкое молчание, на гнилом лице медсестры появится смущенная, манящая улыбка. «Я вам телефон свой записал» – навязчиво тянет клочок бумажки обрадованный родственник пациента, потому что получилось договориться не очень дорого: «Если что понадобиться…звоните! А так, буду послезавтра. Хорошо?».
Конец ознакомительного фрагмента.