Добровольно проданная
Шрифт:
— Осуждаешь? — обращаюсь к портрету Анны и делаю еще глоток коньяка. Алкоголь жжёт пустой желудок, но мне плевать. Душа горит так, что, кажется, в аду прохладнее. — Она юная, совсем девочка. А я старый мудак для нее, — ухмыляюсь, всматриваясь в глаза Нюты. — Тебе это не понравилось бы. Я купил ее. Вот так, цинично, как товар. Для того чтобы удовлетворять свои потребности. Невинную купил. И жестко лишил девственности, наслаждаясь ее эмоциями. Мне тогда было так нужно, я искал, чем заполнить эту черную дыру в груди.
Замолкаю, глотая коньяк. Уже влил в себя полбутылки, тело тяжелеет, а в голове ноль. Чистый разум, полное сознание, и душу выворачивает.
— Ну что ты так смотришь на меня?! — повышаю голос. Портрет стоит на полу, приставленный
Ставлю бутылку на пол и подаюсь ближе к портрету. Строгая она здесь, но глаза улыбаются. Анна не могла по-другому, когда я ее снимал. Я требовал от нее серьёзности, задумчивости, а Нюта только делала вид, а глаза горели, глядя на меня.
— Ты меня возненавидела бы за эту девочку. Ты кинулась бы помогать бескорыстно и жалеть, как ребёнка. А я надругался, щедро замазывая все деньгами. Вот такой бездушный мудак. Животное. Думал, наиграюсь, сниму первый цвет, развращу и отпущу. А она, дурочка, влюбилась. Было бы, во что влюбляться. За что полюбила, не знаю; я, знаешь ли, поводов не давал. Не обижал, конечно, но и близко не подпускал. А она тянется и тянется, открывая мне душу, под кожу лезет. И все рушится, границы размываются, и больно с ней, и сладко. Отшвырну ее, она закрывается, а у самого в душе щемит, потому что тоже, сука, больно! — тру лицо руками, разминаю шею. — Тебе бы она понравилась. Красивая, ресницы длиннющие, она их смущенно опускает, пока я шепчу ей что-то грязное, а меня подбрасывает от возбуждения. Это даже не физиология, а что-то еще глубже и острее. Мне тогда хотелось ее отпустить, потому что я чувствовал, чем все закончится. Она, сама того не понимая, разрушила все мои границы и была довольна собой, — выдыхаю, беру бутылку, глотая алкоголь, пытаясь сбить сухость во рту. — И все… Стоило мне только стереть границу, девочка оказалась на моей территории. И отпустить я уже эгоистично не смог. А потом она забеременела… Окуная меня в мой страх, как в кипящее масло… — складываю ладони вместе, подношу их к губам и глубоко дышу. — У меня есть сын. Она назвала его в честь моего отца. Я бросил к их ногам все. Но ей нужно больше. То, чего не купишь за деньги… Прости меня, Нюта, но я и тут капитулирую перед ней. Все, что захочет, лишь бы не бросила меня старого, раннего зверя и не отобрала бы у меня свою энергию и теплоту.
Зажмуриваю глаза, до боли, но резко открываю, когда слышу звук подъезжающей к дому машины. Встаю с кресла, подхожу к окну и вижу, как возле входа паркуется Андрей. Как эта падаль посмела оставить моя девочку! Вылетаю на улицу, а потом резко торможу на пороге. Нет, он ее не оставил, он привез ее ко мне.
Зачем?!
Запрокидываю голову к небу. Она не должна знать, насколько я ненормален, она не должна увидеть эту сторону моего сознания, я и так уже обнажился перед ней дальше некуда. Ей не понравится.
ГЛАВА 36
София
Дом небольшой, двухэтажный, с деревянной облицовкой в русском стиле, Он, и правда, на берегу небольшого озера. Свет полной луны скользит по его поверхности, и водная гладь кажется серебряной. Красиво. Окна дома темные, на крыльце горит тусклый светильник, вокруг которого летает мошкара,
Сглатываю, прежде чем выйти из машины. Это не просто уютный дом — это мемориал его прошлого. Дыхание сбивается. А вдруг я не к месту? Вторгаюсь на его территорию, Он не звал меня сюда. Я нарушаю его личную границу. Даже хочется развернуться и сесть назад в машину, но на крыльцо выходит Адамади и цепляет меня взглядом. Останавливаюсь в паре шагов от крыльца, не решаясь подойти. Его глаза стеклянные, ни одной эмоции, холодные и неживые. Волосы слегка растрёпаны. Рубашка расстегнута до груди, слегка помята. На лице вновь усталость, словно он очень вымотан и не спал несколько дней. Хочется уложить его в теплую кровать, лечь рядом и укачать тихим голосом, нежными прикосновениями. Просто дать отдохнуть.
— Там кто остался?! — зло и очень холодно спрашивает он Андрея.
— Славик сменил, — четко сообщает парень.
— Хорошо, жди! — кидает он Андрею. И до меня только сейчас доходит, что нас не просто охраняют, нас оберегают, как самое ценное. Все четко и работает в любых ситуациях. Сколько в этом человеке страха, и страх не безосновательный. — Уверена, что хочешь внутрь? — спокойно спрашивает Константин, уже обращаясь ко мне. Киваю. Он протягивает мне руку, вкладываю свою ладонь в его, и Адамади втягивает меня на крыльцо. Руки у него холодные, просто ледяные, хочется согреть их своим дыханием.
Константин широко распахивает дверь, пропуская меня вперед, несколько секунд сомневаюсь, но набираю в легкие воздуха и вхожу внутрь. Чтобы понять его, мне нужно прочувствовать все до конца. Прихожей нет, с порога начинается огромная гостиная с камином и мягкой мебелью с множеством подушек. Холодно, словно дом не отапливается. Горит лишь один тусклый светильник возле кресла, напротив которого стоит большая фотография в рамке.
Это она.
Его жена.
Замираю, смотря только на нее. Константин останавливается где-то позади и молчит, я слышу его глубокое дыхание. Красивая, молодая женщина. Совсем не похожа на меня. Блондинка, волосы собраны в причёску, яркий акцент на алых губах и заколка с синими камнями в волосах. Шея и плечи обнажены. Серьезная, но голубые глаза хитрые, словно фото сделано за секунды до улыбки. Черты лица аристократические. Женщина привлекает с первого взгляда, даже на фото. Подхожу ближе, перевожу взгляд по стене, там еще одно фото. Та же женщина с ребенком на руках, уже счастливая, и мальчик года два… смеется так заразительно, что невольно улыбаюсь сама. Очень похож на моего Сашу. Нет, неверное сравнение, дети похожи на отца…
Смотрю на его семью, и холод пронизывает до костей. Мне кажется, я в эпицентре трагедии. Вот в этом месте сгорели эти люди. Жутко становится. Дышать трудно, словно я на подсознательном уровне ощущаю, как они мучились. Хватаюсь за горло, потому что нечем дышать, страшно, по телу то жар, то холод разливаются, меня начинает трясти и захлестывает паникой. Сердце уходит в пятки и замирает, когда наверху что-то громко падает. Подскакиваю на месте и вылетаю из этого дома.
В лицо бьет холодный ветер, глотаю свежий воздух и никак не могу надышаться. Мне даже кажется, что пахнет гарью, и в горле пересыхает. Трясёт как ненормальную. В этом доме аура смерти, словно его семья до сих пор здесь. Константин запер их души в доме и не отпускает. Мучает и себя, и их.
Адамади выходит следом, садится рядом на крыльце, прикуривает сигарету, глубоко затягивается и выпускает облако дыма в небо.
— Откуда ты узнала, что я здесь? — тихо спрашивает он хриплым голосом, смотря вдаль на серебряное озеро.
— Виктория сказала, — отвечаю и обнимаю себя руками.
— Опять Виктория, — грустно усмехается. — И как же вы встретились?
— Я была в усадьбе…
— Зачем?
— Хотела тебя увидеть…
— Вопрос тот же. Зачем? — еще одна глубокая затяжка, и он вышвыривает сигарету в урну.
— Мне очень нужно… — все, что и могу сказать. На воздухе становится немного легче.
— Не нужно было сюда приезжать, — холодно констатирует он.
— Да, ты прав, — киваю и иду к машине. Не нужно. Это его территория, я здесь даже физически не могу выдержать. Аура слишком тяжелая. Он слишком любит своих призраков. Нет, Константин не виновен. Я, наверное, вообще не пережила бы то, что пережил он.
Шаги даются с трудом, будто ноги налились чем-то тяжёлым. Мне не нужно было сюда приезжать. Глаза наполняются слезами горечи.