Добрыня Никитич. За Землю Русскую!
Шрифт:
Бледный и потрясенный всем случившимся Владимир выбежал из светлицы, запнувшись за порог и хлопнув дверью.
Гридни и чашник Рацлав застыли в сторонке, опустив очи и не смея взглянуть на Добрыню, который не находил себе места от переполняющего его бешенства. «Сосунок!.. Сопляк, твою мать! – рычал сквозь зубы Добрыня. – И ради этого ничтожества я затеял такое опасное дело! Хочу добыть стол киевский этому… этому жалкому рохле!»
Рогволод и Неклан молча переглядывались между собой, облегченно переводя дух. Рогнеда, холодная и невозмутимая, взирала на Добрыню
Метания Добрыни по светлице были недолгими. Злоба, клокотавшая в нем, не давала ему покоя. Длинно выругавшись, Добрыня ринулся к двери, подчиняясь какому-то внезапному решению, вспыхнувшему у него в мозгу.
Не успел Владимир прийти в себя, оказавшись в своей горенке, где стоял его походный сундук, а на стене на крючьях были развешаны его оружие и доспехи, как пред ним вновь возник Добрыня, подобный разгневанному демону. Альва и Сойва испуганно спрятались за плотной занавесью в глубине комнаты, видя взвинченное состояние Добрыни.
– Тебе пора взрослеть, племяш, – молвил Добрыня, усевшись на скамью и усадив Владимира рядом с собой. – Коль ты хочешь стать властителем над многими князьями и землями, то тебе надо приучаться к жестокости. Иначе лишишься и власти и головы, дружок. Соберись с духом и подвергни Рогнеду позору пред ее отцом и братом. Таких обид прощать нельзя, племяш! Рогнеда не захотела стать твоей женой, так пусть она станет твоей рабыней.
– Но зачем бесчестить Рогнеду на глазах у ее отца и брата? – бормотал Владимир, не смея взглянуть в глаза своего разгневанного дяди. – От такого унижения Рогнеда может и руки на себя наложить. А я не желаю ей смерти.
– И в кого ты такой нерешительный, племяш? – досадливо воскликнул Добрыня. – Отец твой таким не был. И дед твой боязнью никогда не страдал, всегда смело брал чужое, будь то земля, злато или женщина.
– Дед мой в конце концов поплатился за свою жадность, его убили древляне, когда он восхотел взять с них двойную дань, – хмуро заметил Владимир. – Отец мой любил хаживать с войском за моря и дали, ища славы и богатства. В этом своем рвении он однажды чуть не потерял свой стольный град Киев, когда к городу подвалила печенежская орда. Я предпочитаю не гоняться за чужим добром, а спокойно владеть пусть малым достоянием, но своим.
Такое рассуждение Владимира еще сильнее рассердило Добрыню.
– Что ж, племяш, не хочешь владеть Рогнедой как рабыней – не надо, – сказал он. – Я велю убить Рогнеду, но перед этим отдам ее на потеху варягам. Уж они-то церемониться с ней не будут!
Владимир стал умолять Добрыню сжалиться над Рогнедой.
– Ты вполне можешь спасти Рогнеду, дружок, – промолвил Добрыня с коварным прищуром. – Обесчестишь Рогнеду на глазах у ее отца и брата – она станет твоей. Не обесчестишь, тогда это сделают другие. После такого позора Рогнеда вряд ли останется жить. Она скорее удавится на собственной косе.
Добрыня видел, что Владимир пленен красотой Рогнеды. Он был явно не равнодушен к дочери Рогволода. Внутренне
«Сегодня мы с тобой победители, племяш, – негромко и со значением заметил Добрыня, наклонившись к уху Владимира. – Завтра мы вполне можем сложить головы в сече с ратью Ярополка. Так что, дружок, не терзайся угрызениями совести и пользуйся возможностью сорвать покров невинности с Ярополковой невесты!»
Долгое отсутствие Добрыни успокоило было князя Рогволода, который был рад тому, что княжич Владимир проявил себя с самой лучшей стороны, не поддавшись на непристойные уговоры своего дяди. Но вот Добрыня вернулся обратно, приведя с собой Владимира, бледное лицо которого было искажено муками внутренней борьбы. Добрыня отдал приказ, и его гридни, бросившись на Рогнеду, стали с треском разрывать на ней одежды, швыряя себе под ноги лоскутья, оставшиеся от ее платья и тонкой исподней сорочицы.
Оставшись совершенно обнаженной перед взорами многих мужчин, Рогнеда держалась с поразительным спокойствием. Она стояла посреди светлицы с растрепанными косами, с пунцовым румянцем на щеках, закрыв ладонями свои роскошные округлые груди. Ее ослепительно-синие очи бесстрашно взирали на Добрыню и Владимира. В этом взгляде был вызов. «Вы можете раздеть и унизить меня, но вы не заставите меня трепетать перед вами!» – говорил красноречивый взгляд Рогволодовой дочери.
– Эй, Рацлав, – обернулся к чашнику Добрыня, – сорви-ка со стены медвежью шкуру и расстели ее вот здесь. – Добрыня слегка притопнул сапогом правой ноги. Он стоял как раз напротив привязанных к стульям Рогволода и Неклана. – На сем мягком ложе Владимир сейчас познает нежное лоно прекрасной Рогнеды.
Рацлав мигом снял со стены бурую шкуру с когтистыми лапами и бросил ее на пол прямо к ногам Добрыни.
Видя, что дело принимает дурной оборот, князь Рогволод прерывающимся от сильного волнения голосом стал умолять Добрыню не совершать насилие над его дочерью. Рогволод предлагал Добрыне терзать и мучить его, но не трогать Рогнеду во имя всех богов. Рогволоду вторил его сын Неклан, тоже согласный претерпеть любые муки ради безопасности сестры.
– Угомонись, старик! – Добрыня бросил на Рогволода небрежный взгляд. – Через час ты умрешь и оба твоих сына тоже. А дочь твоя будет мыть ноги моему племяннику, как и полагается рабыне.
Услышав такое из уст Добрыни, Рогнеда побледнела. Она бросилась на колени перед Добрыней, с мольбой протянув к нему свои гибкие руки. Теперь в Рогнеде не было ни тени надменности, отчаяние переполняло ее. Рогнеда соглашалась на любые унижения, лишь бы Добрыня пощадил ее отца и братьев.
Добрыня самодовольно усмехнулся, любуясь обнаженной коленопреклоненной Рогнедой, ее раболепно согнутой белой спиной и покорно склоненной головой. Вытянутые вперед руки Рогнеды упирались в пол, рядом с ними лежали ее тяжелые пшеничные косы, напоминавшие замерших на полу длинных змей.