Добрый убийца
Шрифт:
— После твоего напитка двое суток не уснешь, — сказал Петр и посмотрел на часы. — Девятый час уже. Поеду к Боброву на Петровку. Пора полковнику объяснить, что к чему.
— Валяй, если не спится. А я после кофе как убитый отключаюсь. Стоит голову на подушку положить, — признался Иван Григорьевич.
Ерожин надел куртку и, не прощаясь, двинул из генеральской квартиры. В дверях остановился, посмотрел в глаза генерала и вышел.
Усаживаясь в машину, снова вспомнил жену. Вспомнил, какая тоска была в ее взгляде,
Возле палаты собралась вся Надина семья.
Даже Кроткий после больницы поехал с Верой ночевать на Фрунзенскую. Петру Григорьевичу было стыдно оставаться с Аксеновыми, и он отказался.
Машин в городе оказалось не так много, как обычно в это утреннее время. Через пять минут Ерожин свернул к управлению.
Бобров проводил свое утреннее совещание.
Выглядел Никита Васильевич бледным и усталым. Ерожин понял, что и полковник ночью не спал.
— Здравствуй, Ерожин. Слышал, у тебя дома нехорошо. Спасибо, что приехал. Сейчас отпущу своих орлов и возьмусь за тебя, — пообещал Бобров.
Ерожин пристроился в уголок и, слушая наставления начальника отдела своим подчиненным, продолжал думать о Наде.
Не застав жену дома и обнаружив злополучное письмо Шуры, Петр Григорьевич сразу почувствовал, что с Надей не все в порядке.
А узнав от Аксенова, что она поехала к нему за деньгами, все понял и помчался на Фрунзенскую. Туда и позвонили из больницы.
— Ну что, подполковник? Зачем меня вчера приложил? — обратился Никита Васильевич к Ерожину, «накачав» своих работников.
— Почему — приложил? — притворно удивился сыщик.
— Не сказал, кого именно из Ахалшвили надо ловить. Я бегал за Отарием, а ткнул пианиста не он, — пояснил Никита Васильевич.
— Почем я знал, какой Ахалшвили тебе нужен? — слукавил Петр Григорьевич.
— Ладно, я не барышня. Мне очки втирать не надо. Выкладывай все, что знаешь, — проворчал Бобров.
— Сначала ты выкладывай. Я у тебя не служу, ты мне зарплаты не платишь, поэтому начнем с тебя, — усмехнулся Ерожин.
Бобров встал, вышел из кабинета и через несколько минут вернулся со свертком в руках:
— Погляди, красивая вещица.
Ерожин развернул бумагу. В прозрачном пластиковом пакете лежал длинный острый нож, похожий на миниатюрный меч. На его золоченой рукоятке имелась грузинская надпись.
— Где нашел? — спросил Ерожин, любуясь оружием.
— В урне Домодедова, — прищурился Бобров. — Но это еще не все. Ножичек я получил вчера, а вот эту бумажку сегодня, пятнадцать минут назад. — Бобров раскрыл ящик письменного стола, вынул лист бумаги и протянул Ерожину:
— Читай, это тебе будет любопытно.
Петр Григорьевич взял в руки бумагу и пересел к окну. Факс пришел из Пятигорска. Там по фотографии Отария Ахалшвили опознал старый нищий, постоянно торчащий на аэровокзале. Нищий запомнил убийцу по щедрой милостыне, которую тот ему вручил. Отдавая деньги бродяге, Отарий просил за него молиться.
— Понятно. Что дальше? — спросил Ерожин, возвращая факс Боброву.
— Нищий не смог назвать даты и времени.
Но приблизительно день вспомнил. Я посмотрел сводки и нашел очень любопытный фактик. В те дни под Батуми разбился самолет рейсом из Пятигорска. — Никита Васильевич ждал реакции подполковника.
— Вот в чем дело! — воскликнул Ерожин и вскочил с места. Он снова взял факс и еще раз внимательно его перечитал.
— Ты доволен? — поинтересовался Бобров.
— Не то слово. Я хотел еще вчера сам податься в Пятигорск, да жена попала в больницу, — ответил Петр Григорьевич.
— Что с Надей?
— Ничего, уже все в порядке.
Никита Васильевич понял, что подполковник на личные темы говорить не хочет, и с удовольствием вернулся к делу.
— Теперь твоя очередь. Я тебе свои карты выложил.
Ерожин прошелся по кабинету, постоял у окна, затем сел напротив Боброва и тихо сказал:
— Вендетта.
— Ты имеешь в виду кровную месть?
— Именно так, — подтвердил Ерожин.
— Но мы с тобой не в Испании. О кровной мести среди грузин я ничего не слышал.
— В Грузии живет не один народ. Там есть мегрелы, есть хевсуры, есть сваны. Среди горцев такой обычай сохранился. Нодар Местия — сван. Ахалшвили тоже. Просто они давно не живут в горах.
— Допустим. Но с чего такая уверенность?
В этом преступлении обе жертвы — музыканты. Тебе не кажется это странным? — заметил Бобров.
— Казалось. Когда я узнал, что Местия скрывал свою музыкальную профессию, такое подозрение родилось и у меня. Но долго я с ним не носился. Бармен в «Интуристе» Новгорода, рассказывая мне о сванах, обронил что-то об их пристрастии к вендетте. После этого я уже не сомневался. Тут кровная месть.
— Сейчас мои орлы поехали в аэропорт.
Они встретят полковника внутренних дел Грузии, моего друга, Резо Салакаури. Мне бы хотелось, чтобы ты был при нашем разговоре, — попросил полковник.
— С удовольствием. Неплохо было бы до этого задержать убийцу, — согласился Ерожин.
— Мы уже распечатали портрет Ахалшвили-старшего. Думаю, ему не скрыться. Все вокзалы и аэропорты предупреждены. На трассах тоже идут проверки.
— Это хорошо. Но не думаю, что такой человек — генерал, большая шишка на батумской таможне — станет убегать, как заяц, — усмехнулся Петр Григорьевич.
— Тебе многое известно, поделись с другом подробностями. — Никита Васильевич нажал кнопку и, вернув вошедшему эксперту пакет с кинжалом, приготовился слушать.