Добыча. Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть
Шрифт:
К тому же американское военное присутствие в Персидском заливе, в сущности, привело к серьезной конфронтации с Ираном, но теперь уже неожиданного и трагического характера. В начале июля 1988 года при столкновении с военными кораблями Ирана американский эскадренный эсминец „Винсенс“ принял иранский аэробус с 290 пассажирами на борту за вражеский самолет и сбил его. Это была трагическая ошибка. Однако в иранском руководстве некоторые увидели в этом не ошибку, а сигнал, что Соединенные Штаты перестают церемониться и готовятся использовать свою огромную военную силу для прямой военной конфронтации с Ираном, чтобы свергнуть существующий в Тегеране режим. Иран, уже ослабленный войной, вряд ли смог оказать сопротивление. Он больше не мог позволить себе идти против Соединенных Штатов. Более того, после инцидента с самолетом, Иран, безуспешно стараясь получить дипломатическую поддержку, обнаружил, насколько сильна образовавшаяся вокруг него политическая
И все же Рафсанджани приходилось по-прежнему считаться с неукротимой ненавистью аятоллы Хомейни, для которого мщение, в том числе получение головы Саддама Хусейна, было ценой мира. Но для окружения Хомейни реальность положения Ирана была очевидна, и Рафсанджани в конечном счете одержал победу. 17 июля Иран информировал Организацию Объединенных Наций о своем желании пойти на перемирие. „Принятие этого решения было равносильно принятию смертельного яда, – заявил Хомейни. – Я подчинил себя воле Бога и выпил этот напиток ради его удовлетворения“. Но жажда мести не оставляла Хомейни. „Если Бог даст, придет день, когда мы выльем боль наших сердец и отомстим аль-Сауду и Америке“, – добавил он. Аятолле не суждено было увидеть этот день – не прошло и года, как он умер.
После послания Ирана в ООН прошло еще четыре месяца и было проведено множество переговоров прежде, чем Ирак согласился на перемирие. Наконец 20 августа 1988 года оно вступило в силу, и Ирак сразу же приступил к символическим поставкам нефти из своих портов в Персидском заливе, чего он был лишен в течение восьми лет. Иран объявил о своем намерении заново построить огромный нефтеперерабатывающий комплекс в Абадане, который в начале столетия явился исходным пунктом развития всей нефтяной промышленности на Среднем Востоке, а в 1980 году, в первые же дни войны был почти полностью разрушен. Ирано-иракская война закончилась тупиковой ситуацией, хотя и в пользу Ирака. И теперь Ирак, выиграв войну, намеревался стать главной политической силой в зоне Персидского залива и одной из главных мировых нефтяных держав. Но окончание ирано-иракской войны имело и гораздо более далеко идущие последствия. Казалось, что угроза свободному потоку нефти со Среднего Востока была наконец устранена, что с молчанием пушек вдоль берегов Персидского залива закончилась наконец эра кризиса в мире нефти, начавшегося с „октябрьской войной“ пятнадцать лет назад вдоль берегов другого водного пути – Суэцкого канала.
На приход новой эры указывал не только конец войны. Об этом говорили также менявшиеся взаимоотношения стран-экспортеров и импортеров нефти. Важнейший, вызывавший споры вопрос суверенности ресурсов был решен – теперь экспортеры владели своей нефтью. В восьмидесятые годы для них приобрел не меньшее значение другой вопрос – надежный доступ к рынкам. Обнаружив, что страны-потребители обладают большей гибкостью и более широким выбором, чем можно было ранее предполагать, страны экспортеры поняли, что „безопасность спроса“ не менее важна для них, чем „безопасность поставок“ для потребителей. Теперь большинство экспортеров хотели подтвердить, что они являются надежными поставщиками и что нефть – это надежный энергоноситель. Разрешение проблемы суверенности ресурсов, дурная слава социализма, а также уходившая в прошлое конфронтация Север-Юг, позволили экспортерам действовать, исходя в большей степени из экономических, а не политических соображений. В поисках капитала некоторые снова открывали свои двери для проведения разведочных работ в пределах своих границ частным компаниям – двери, которые были наглухо захлопнуты в семидесятые годы.
Другие пошли еще дальше, по мере того как набирала силу логика интеграции – этот важный побудительный мотив в истории нефтяной промышленности. Они снова стремились как можно плотнее притянуть резервы к рынкам. Государственные компании некоторых стран-экспортеров, следуя по историческому пути, проложенному частными компаниями, обратились к перекачке, чтобы приобрести возможности для сбыта. „Петролеос де Венесуэла“ создала большую систему переработки и сбыта в Соединенных Штатах и Западной Европе. Кувейт сосредоточил свои действия на создании интегрированной нефтяной компании с нефтеперерабатывающими предприятиями в Западной Европе и тысячами бензоколонок в других европейских странах, действующих под торговой маркой „Ку-8“. На этом Кувейт не остановился. В 1987 году Маргарет Тэтчер отказалась от исторического решения Уинстона Черчилля, принятого им в 1914 году, и продала принадлежавший государству 51 процент акций „Бритиш петролеум“. С ее точки зрения, они больше не служили каким-либо национальным целям, и, кроме того, правительство было радо получить наличные деньги. При этом Кувейт приобрел 22 процента акций „Бритиш петролеум“ – той самой компании, которая наряду с „Галфом“ проводила разведочные работы и до 1975 года владела кувейтской
Почти в то же время, когда закончилась ирано-иракская война, Саудовская Аравия и „Тексако“, один из самых ранних партнеров „Арамко“, объявили о создании нового совместного предприятия. Руководство „Тексако“ было обеспокоено не только сиюминутными трудностями компании – а именно выплатой 10 миллиардов долларов согласно решению техасского суда компании „Пеннзойл“ за захват „Гетти“ – но и улучшением долгосрочных перспектив для себя в мире нефтяной промышленности. Со своей стороны, Саудовская Аравия хотела обеспечить себе гарантированный доступ к рынкам. По условиям их новой сделки Саудовская Аравия приобрела половину доли в нефтеперерабатывающих предприятиях „Тексако“ и ее бензоколонках в 33 восточных и южных шта тах Америки. Сделка гарантировала саудовцам – если им потребуется – продажу в США 600 тысяч баррелей в день – и это по сравнению с ручейком в 26 тысяч баррелей в день, к которому они пришли в 1985 году накануне обвала цен. Такая „реинтеграция“ представляла собой попытку вернуть большую долгосрочную стабильность в отрасль и противостоять риску, с которым сталкивались и производители, и потребители.
Через несколько месяцев после ирано-иракского перемирия Джордж Буш, бывший нефтепромышленник, стал президентом США, сменив на этом посту Рональда Рейгана. С окончанием восьмидесятых – началом девяностых годов при поразительном крушении барьеров, как символических, так и фактических, которые так долго разъединяли страны советского блока и западные демократии, появились невиданные ранее возможности для укрепления мира в масштабах всей планеты. Как предсказывали некоторые аналитики, конкуренция между странами уже больше не будет идеологической, а станет главным образом экономической – это будет борьба за продажу товаров и услуг и управление капиталом на подлинно международном рынке. Если это действительно произойдет, то нефть несомненно останется жизненно важным продуктом для экономик индустриальных и развивающихся стран. В качестве козыря в руках и производителей, и потребителей нефти она сохранит и первейшее значение в мировой политике.
И все же потрясения семидесятых и восьмидесятых годов преподнесли важные уроки. Потребители отучились смотреть на нефть – основу их существования – как на некую данность. Производители поняли, что рынки и клиенты не есть нечто само собой разумеющееся. Результатом этого стало установление приоритета экономики над политикой, упор на сотрудничество, а не на конфронтацию. По крайней мере так казалось.
Но будут ли помнить об этих основополагающих уроках с течением времени и уходом со сцены участников драматических событий и приходом на смену им новых игроков? В конце концов стремление к большому богатству и большой власти было присуще человечеству с самых первых дней его существования.
Однажды поздней весной 1989 года в ходе дискуссии, проходившей в Нью-Йорке, министр нефтяной промышленности одной из главных добывающих стран, человек, который стоял в центре всех баталий семидесятых и восьмидесятых годов, подробно говорил о новом реалистическом мышлении, присущем и производителям, и потребителям нефти и об извлеченных ими уроках. В конце его выступления министра спросили, как долго эти уроки сохранятся в коллективной памяти. Этот вопрос оказался для него несколько неожиданным, и он, немного подумав, ответил: „Примерно года три, если об этом не напоминать“.
Всего лишь через год после этой встречи этот человек уже не был министром, а еще через месяц его собственная страна оказалась оккупированной иностранными войсками.
ЭПИЛОГ
Летом 1990 года весь мир все еще пребывал в эйфории по поводу окончания холодной войны и в преддверии нового, более устойчивого мирового порядка. А 1989 год действительно был „годом чудес“, поскольку именно тогда были заложены основы этого порядка. Противостоянию Востока и Запада был положен конец. Прекратили существование коммунистические режимы в Восточной Европе. Был разрушен и символ „холодной войны“ – Берлинская стена. В Советском Союзе шли процессы глубоких преобразований, вызванные не только политическими и экономическими переменами, но и взрывом национализма, который подавлялся на протяжении длительного времени. Демократия прочно заняла позиции в тех странах, где совсем недавно такая вероятность и не предполагалась, как абсолютно нереальная. Объединение Германии перестало быть абстрактной темой для упражнений в красноречии. Теперь это была неотвратимая реальность, и объединенная Германия стала европейской супердержавой. Япония стала признанной финансовой сверхдержавой мирового масштаба, а глобальные коллизии будущего виделись лишь в мировой конкуренции за деньги и рынки. Такая перспектива казалась столь приземленной, что многие говорили не только о конце холодной войны, но о „конце истории“.