Дочь дыма и костей
Шрифт:
На этот раз убрал руку Акива.
— Подожди, — сказал он. — Подожди.
Он прикоснулся к ее щеке, и она накрыла его ладонь своей.
— Я хочу, чтобы ты знала. — Он судорожно сглотнул. — Мне необходимо, чтобы ты знала: меня влекло к тебе — к тебе, Кэроу, — еще до того, как я узнал о счастливой косточке. И я думаю… я думаю, что я все равно бы тебя нашел, где бы ты ни пряталась. — Он посмотрел на нее необычайно проникновенным взглядом. — Твоя душа поет в унисон с моей. Моя душа принадлежит тебе, и так будет всегда, в любом из
Люблю. Кэроу почувствовала себя окутанной светом. Заветное слово порхнуло на ее губы, чтобы сорваться с них ответом, но Акива умолял:
— Скажи, что ты будешь помнить. Пообещай мне.
Пообещать не составило труда. Акива молчал, и Кэроу, затаив дыхание, уже решила, что он не собирается поцеловать ее. Что было бы странно после таких слов. Если бы он этого не сделал, она бы возмутилась. Но нет.
Одна из его рук уже лежала на ее щеке. Он поднял вторую и взял ее лицо в ладони, дотронулся ртом до ее рта. Прикосновение легкое, как шепот, — мягко-мягко полная нижняя губа Акивы задела губы Кэроу, и снова между ними оказалось пространство, маленькое пространство, их лица были так близко друг к другу. Они дышали одним воздухом, притяжение росло, и пространство вновь исчезло, остался один лишь поцелуй.
Сладкий, и теплый, и волнующий.
Мягкий, и крепкий, и глубокий.
Мятный аромат дыхания Кэроу, соль на коже Акивы.
Его руки до запястий погрузились в ее волосы, как в воду. Ее ладони приникли к его груди и ощутили сердцебиение, счастливая косточка была забыта…
Сладость уступила место иному. Страсти. Акива был такой настоящий — соль и мускус, огонь и плоть, и биение сердца. Его губы, подбородок, шея, мягкая впадинка за ухом, то, как он вздрагивал, когда Кэроу целовала его там… а потом каким-то образом ее руки оказались под рубашкой. Пальцы скользили по его телу, он крепко обнял ее.
Кэроу откинулась назад, притянула Акиву к себе. Ощущение его тела, обжигающее и… знакомое: она была собой, но одновременно кем-то другим, выгибалась дугой и по-звериному урчала.
Акива резко отстранился.
Решительно встал. Кэроу села на кровати. Дыхание перехватило. Платье сбилось у бедер, на одеяле лежала позабытая косточка, Акива стоял в изножье кровати, отвернувшись, с опущенной головой. Ритм его дыхания совпадал с дыханием Кэроу даже сейчас. Кэроу молчала, обессиленная страстью. Ни разу в жизни она не испытывала ничего подобного. Теперь, когда между ними было пространство, она корила себя: зачем она зашла так далеко? Но все же ей хотелось вернуть все назад — и пыл, и остроту, и всеохватность чувств.
— Прости, — натянуто сказал Акива.
— Нет, я сама виновата. Все в порядке, Акива, я тоже тебя люблю…
— Не в порядке. — Он повернулся, тигриные глаза сверкали. — Этого не должно было произойти, Кэроу. Не хочу, чтобы ты возненавидела меня еще больше…
— Возненавиделатебя? Как я могу…
— Кэроу, — перебил он, — ты должна узнать правду прямо сейчас. Нужно разломить косточку.
И наконец они сделали это.
43
Щелчок
Вещица, такая маленькая и хрупкая, издала резкий, чеканный щелчок.
44
Цельность
Щелк.
Порыв — словно ветер ворвался в дверь. Кэроу была и ветром, и дверью, и домом, куда ворвался ветер.
Она проникла в себя.
Наполнилась собой.
Закрыла дверь. Ветер утих. Все оказалось так просто.
Она обрела цельность.
45
Мадригал
Она — дитя.
Она летит. Разреженным воздухом трудно дышать, мир так далеко внизу, что даже играющие в догонялки луны сверху кажутся сверкающими коронами на детских головках.
Она уже не ребенок.
Она спускается с неба между ветвями деревьев. Темно, однако слышно, как в роще рассекают крыльями воздух эвангелины, ночные змееголовые птицы, пьющие нектар скорбных цветов. Они летят на ее зов — шшух-шшух, — вьются вокруг, задевают крыльями цветы, и золотая пыльца осыпается ей на плечи.
Позже, когда возлюбленный станет жадно целовать ее, от пыльцы занемеют его губы.
Она в бою. Серафимы падают с неба, оставляя огненный след.
Она любит. Словно звездным светом, светится любовью изнутри.
Она восходит на эшафот. На нее смотрят многие тысячи лиц, но она видит лишь одно.
На поле боя она стоит на коленях рядом с умирающим ангелом.
Ее окутали крылья. Кожа пылает, любовь как пожар.
Она всходит на эшафот. Руки скручены за спиной, крылья связаны. На нее смотрят многие тысячи лиц; топот ног, копыт; глумливый свист и гиканье перекрывает один голос. Это кричит Акива, и от его крика призраки выскакивают из своих гнездилищ.
Она — Мадригал Кирин, посмевшая мечтать о другой жизни.
Огромное лезвие сверкает, как падающий с неба диск луны.
Вдруг…
46
Вдруг
Кэроу ахнула. Судорожно схватилась руками за шею — она была невредима.
Моргнув, Кэроу посмотрела на Акиву, а когда тихо произнесла его имя, оно прозвучало по-новому: в нем слышалось благоговение, и любовь, и мольба, словно голос восстал из глубин времени. Так и было.
— Акива, — выдохнула она, в полной мере ощущая свое «я».
С болью, с тоской в глазах он смотрел на нее и ждал.
Она опустила руки и сняла перчатки. Ладони дрожали. Она в изумлении уставилась на них.