Дочь дыма и костей
Шрифт:
— Знал.
— Что?! Как?
Они все еще стояли у изножья кровати. Кэроу растворилась в чувствах. Перебирала свои воспоминания. Простая, всепоглощающая радость — быть рядом с Акивой. Необычная борьба между чем-то знакомым и… утраченным. Тело семнадцатилетней девушки — оно принадлежит ей так давно, и в то же время — оно новое. Отсутствие крыльев, подвижность человеческих ног со сложной системой мышц, безрогая голова, легкая как ветер.
Но было что-то еще, какой-то сигнал, тревога, ощущение, пока не вполне ясное.
— Тьяго, — произнес
В это Кэроу могла поверить. Перед глазами мелькнули новые картинки из памяти: Волк просыпается на каменном столе, а она — Кэроу — держит его за помеченную хамсами руку. Если бы не Бримстоун, он убил бы ее. Теперь она поняла, почему так разъярился Бримстоун. Долгие годы он прятал ее от генерала, а она является в храм и хватает Тьяго за руку.
Она прильнула к Акиве.
— Я могла бы попрощаться, — сказала она. — Но даже и не подумала об этом. Просто хотела тебя освободить.
— Кэроу…
— Ничего. Теперь мы вместе.
Она вдохнула его аромат, такой знакомый, теплый и дымный, и прижалась губами к шее. Акива выжил. Она тоже. Впереди столько всего. Губы Кэроу проделали путь от его шеи к линии подбородка, она вспоминала его, открывала заново. В его объятиях было уютно, как раньше, — удивительным образом тела сливались, исключая все отрицательное пространство. Она отыскала его губы. Взяла за голову и наклонила к себе.
Почему ей приходится это делать?
Почему… Акива не отвечает на ее поцелуи?
Кэроу открыла глаза. В его взгляде было не желание, а… боль.
— Что? — спросила она. — Что случилось?
Ужасная мысль промелькнула в голове, заставила отойти от него и обхватить себя руками.
— Это… из-за того, что я не «чистая»? Потому что меня… создали?
Что бы его ни мучило, вопрос только ухудшил положение.
— Нет, — горестно ответил он. — Как ты могла такое подумать? Я не Тьяго. Ты обещала, Кэроу. Ты обещала помнить, что я тебя люблю.
— Что тогда, Акива? Почему ты так странно себя ведешь?
— Если бы я знал… О, Кэроу! Если бы я только знал, что Бримстоун тебя спас… — Он отбросил волосы назад, проведя сквозь них пальцами, и зашагал по комнате. — Я думал, что он с ними, против тебя, а ты его любила как отца, и от этого его предательство казалось еще отвратительнее…
— Нет. Он тоже хочет мира. И может нам помочь…
Его взгляд — такой несчастный — заставил ее замолчать.
— Если бы я знал, Кэроу, — сказал Акива, — я бы поверил в спасение. Я бы ни за что… ни за что…
У Кэроу зашлось сердце. Что-то было неладно, совсем неладно. Она понимала, но боялась спросить, не хотела слышать, и в то же время знать было необходимо.
— Чего бы ты не сделал? Акива, чего?
Он остановился, обхватил ладонями голову.
— Помнишь, в Праге ты спросила, как я тебя нашел?
Кэроу помнила.
— Ты сказал, это было нетрудно.
Он достал из кармана сложенный лист бумаги и с явной неохотой отдал ей.
— Что?.. — начала было она, но осеклась и стала разворачивать листок. Руки неудержимо дрожали, сильно изношенный сгиб разошелся, разделив на две половины ее автопортрет с надписью: «Нашедшего прошу вернуть».
Это была страница из альбома, оставленного в лавке у Бримстоуна. Осознание пришло мгновенно: листок мог оказаться у Акивы лишь одним путем.
Кэроу ахнула. Все встало на свои места. Черные отпечатки ладоней, голубое пламя, которое уничтожило порталы и магию и положило конец делу Бримстоуна. И слова Акивы, объясняющего, зачем это нужно.
Чтобы закончить войну.
Давным-давно, когда они вместе мечтали о конце войны, то думали, что этого можно достичь, установив мир. Но оказалось, мир — не единственный путь покончить с войной.
Она все поняла. Тьяго выболтал самую главную тайну химер, потому что рассчитывал, что тайна эта умрет вместе с Акивой. А она — именно она— освободила его, отпустила на волю вместе с этой тайной.
— Что ты сделал? — все еще не веря, спросила она прерывающимся голосом.
— Прости, — прошептал он.
Черные отпечатки, голубое пламя.
Конец возрождению.
Руки Акивы, его ладони, которыми он держал ее в танце, во сне, в любви, костяшки пальцев, перецелованные и прощенные ею, были покрыты новыми метками. Полностью.
— Нет!
У нее вырвался крик, долгий и умоляющий, потом она схватила его за плечи — ногти впились в кожу, — схватила и не отпускала, заставила смотреть ей в лицо.
— Говори! — потребовала она.
Хриплым голосом — скорбным, невыносимо печальным — Акива произнес:
— Они погибли, Кэроу. Слишком поздно. Они все погибли.
Эпилог
Брешь в небе не представляла собой ничего похожего на хитроумный, устроенный наподобие птичьего вольера портал Бримстоуна. Двери не было, охранника тоже. Защитой ей служило лишь неведомое местоположение в вышине над Атласскими горами, да узость — размах крыльев у серафимов и то больше.
Удивительно, что по прошествии столь долгого времени Разгуту все-таки удалось отыскать брешь.
«Может быть, — подумала Кэроу, глядя на существо, — не так уж и удивительно, что самое неприятное событие в жизни отпечатывается в памяти ярче любой радости». Теперь она поняла, почему болью расплачивались за магию: боль сильнее удовольствия. Сильнее всего.
Сильнее надежды?
Перед глазами встал объятый смертельным огнем Лораменди, словно она сама была там: пламя пожирает трупы химер, которые колышутся в нем, подобно лоскутам выброшенной ткани, а Акива с башни наблюдает за всем этим, вдыхая насыщенный прахом ее народа воздух. Она помнила запах дыма, и подумала, что пепел все еще оставался на его коже, когда она целовала его.