Дочь фараона
Шрифт:
– Не верится, – сказал Бартия, – что мы плывем против течения. Ладья, как ласточка, скользит по воде.
– Это благодаря сильному северному ветру, который освежает нам лица, – отвечал Феопомп. – Кроме того, египетские гребцы поистине мастера своего дела.
– И против течения они работали вдвое усерднее, – прибавил Крез. – Ведь и вообще мы только при встрече с препятствием напрягаем силы.
– А если рок направит челн нашей жизни в спокойные воды, сами создаем себе затруднения, – сказала Родопис.
– Правда, – воскликнул Дарий. – Герою противно
– Но благородные борцы не должны затевать ссор, – продолжала гречанка. – Взгляни на эти дыни, которые, как золотые шары, рассыпаны на черной земле. Если бы селянин рассыпал семена слишком щедрой рукой, то ни одна из них не могла бы созреть. Густые стебли и листья заглушили бы плод и собирать было бы нечего. Борьба и труд – призвание человека, но в этом, как и во всем, нужна мера; иначе стремление остается бесплодным. Истинная мудрость заключается в том, чтобы никогда не переступать определенного предела.
– Ах, если бы царь мог тебя слышать! – воскликнул Крез. – Вместо того чтобы довольствоваться своим великим завоеванием и думать только о благе подданных, он уносится мечтами в беспредельную даль. Ему хотелось бы покорить весь мир; а себя самого, со времени изгнания Фанеса, он почти ежедневно отдает в постыдный плен диву пьянства.
– Разве его благородная мать не имеет никакой над ним власти?
– Она даже не могла отклонить его от женитьбы на Атоссе и принуждена была лично присутствовать на свадебном пиру.
– Бедная Атосса! – тихо сказала Сапфо.
– Да, – отвечал Крез, – царица Персии проводит не слишком веселые дни. С братом-супругом ей тем труднее уживаться, что у нее самой вспыльчивый характер. – Говорят, что Камбис, к сожалению, очень ею пренебрегает и обращается с ней, как с ребенком. Впрочем, египтянам этот брак не кажется необычным, потому что у них братья нередко женятся на сестрах.
– Да и в Персии, – прибавил Дарий искусственно спокойным голосом, – браки между кровными родными считаются лучшими.
– Но мы говорили о царе, – продолжал Крез, возвращая разговору направление, менее щекотливое для чувств сына Гистаспа, – уверяю тебя, Родопис, что он действительно благородный человек. В проступках, совершенных в припадках страсти или гнева, он тотчас раскаивается и никогда не оставлял намерения быть добрым и справедливым правителем. На этих днях, например, за столом, когда его рассудок еще не был отуманен вином, он спросил, какого мнения персы о нем, в сравнении с его отцом.
– Что же ему отвечали?
– Интаферн довольно ловко выручил нас из западни, – сказал со смехом Зопир. – Он отвечал царю: «По-нашему, ты лучше, потому что не только сохранил в целости владения Кира, но еще и увеличил их за счет заморских завоеваний». Царь остался, однако же, недоволен ответом, ударил кулаком по столу и вскричал: «Льстецы, презренные льстецы!» Интаферн был изрядно напуган столь неожиданным выпадом; но царь обратился к Крезу и спросил его мнения. «Мне кажется, – отвечал наш мудрый друг, – что ты еще не вполне достиг совершенства твоего отца. Тебе недостает, – прибавил он вкрадчиво, – оставить по себе сына, какого покойный оставил нам в тебе».
– Чудесно, чудесно! – восхитилась Родопис, улыбаясь и аплодируя своему другу, – эти слова сделали бы честь многоумному Одиссею! Но как принял царь эту сладчайшим медом обмазанную пилюлю истины?
– С большим одобрением. Он поблагодарил Креза и назвал его своим другом.
– А я, – продолжал старик, – воспользовался случаем, чтобы отвратить его от замысла идти войной на долговечных эфиопов, аммонян и карфагенян. О первом из этих народов известны только разные сказочные истории. Тут, в случае завоевания, придется за ничтожную выгоду поплатиться большими жертвами. Аммонский оазис отделен от Египта пустыней, которая едва ли доступна большой армии, и мне кажется, что против бога, хотя бы мы и не поклонялись ему, и принадлежащих ему сокровищ грешно идти войной. Наконец, насчет Карфагена результат уже оправдал мои предсказания. Матросы нашего флота, почти все сирийцы и фракийцы, разумеется, отказались идти сражаться со своими братьями. Камбис осмеял мои доводы, назвал меня трусом и, наконец, когда уж вино взяло над ним верх, поклялся, что он и без Фанеса и Бартии в состоянии выполнять трудные предприятия и покорять великие народы.
– Что значит этот намек на тебя, сын мой? – спросила Родопис.
– Он фактически выиграл битву при Пелусии, – перебил Зопир, – он, и никто другой!
– Но тебе, – возразил Крез, – и друзьям твоим следовало бы быть поосторожнее и понять, что опасно возбуждать ревность такого человека, как Камбис. Вы всегда забываете, что сердце его поражено и что малейшая досада в нем отзывается болью. Рок отнял у него любимую женщину и друга, который был ему дорог, а теперь хотят отнять у него последнее, что близко его сердцу, – его военную славу.
– Не осуждай его, – воскликнул Бартия, схватив старика за руку. – Брат никогда не был несправедлив и не думает завидовать моему счастью, потому что мою удачную атаку едва ли можно назвать заслугой. Вам всем известно, что в награду за мужество он подарил мне после битвы эту великолепную саблю, сто отборных коней и ручную мельницу из чистого золота.
При словах Креза Сапфо встревожилась, но уверенный тон мужа рассеял ее опасения, и она совсем их забыла, когда Зопир кончил свой венок и надел его на голову старой гречанки.
Свой венок из белоснежных лилий Гигес предложил молодой матери, которая укрепила его на своих роскошных темных волосах. В этом простом уборе она была так поразительно прекрасна, что, несмотря на присутствие посторонних, Бартия не выдержал и поцеловал ее в лоб. Этот эпизод дал серьезной беседе более веселое направление. Каждый старался содействовать общему оживлению. Даже Дарий оставил свою обычную серьезность, смеялся и шутил с друзьями, которым между тем были поданы разные напитки и кушанья.