Дочь генерала
Шрифт:
Однажды давным-давно среди ночи в его квартире раздался звонок. На пороге стоял незнакомец.
— Едем, Николай, — сказал тот сурово «окая». — Твой старец Лука умирает.
— А вы откуда знаете?
— Наш батюшка сказал. Он видел старца твоего в молитвенном бдении.
— Какой батюшка? — тряс головой Николай спросонья.
— Отец Даниил из Троицкого скита. Неважно! Едем. Мне сказано тебя срочно туда привезти. А то кабы поздно не было.
Под утро они прибыли в село. Николай в сопровождении плачущей старушки-келейницы вошел в келью старца и упал на колени.
— Вот видишь, Николушка, беда-то какая: Господь меня призывает, а кроме Прасковьи никого со мной нет. Слава Богу ты приехал. Видно тебе придется мой крест дальше нести: а больше некому.
Дальше все произошло быстро как в кино: они ездили в монастырь, там Николая постригли в тайные монахи с именем Матфей. Старца Луку исповедал епископ, причастил, соборовал. Благословил идти на суд Божий и попрощался «до встречи в раю». Вернулись обратно. Старец успел сказать своему чаду несколько слов в назидание, благословил, устало прилег на кровать и мирно отошел в вечный покой.
С тех пор отец Матфей стал пустынником в центре города. Его деланием стало выполнение монашеского правила. Трижды в сутки поминал он всех людей, чьи имена были записаны в пространном синодике старца, и «всех православных христиан». С тех пор, как он принял монашеский постриг, его нимало не интересовали ни работа, ни еда, ни одежда. Все как-то «само собой» устроилось. Его навещала кроткая Надежда и старый ворчливый послушник из монастыря. Когда они приносили еду, он трапезничал, когда еды не было — постился.
В начале лета на воскресной литургии народу было очень мало. Дачники жарили шашлыки и пили вино, купались, пели песни. Горожане потянулись в парки и также предались развлечениям. Всеобщая теплохладность людей затопила улицы и проспекты удушливым лиловым маревом. Ближе к вечеру внезапно замолкли птицы. Поднялся горячий ветер, нагнал серые тучи, закружил их над городом, поднимая от земли едкую пыль. Милиция сбилась с ног: произошли убийства, в авариях гибли люди, одуревшие от духоты пьяницы там и тут срывались в яростное раздражение. От кипящей поверхности солнца один за другим отрывались мощные протуберанцы и устремлялись к земле, возмущая магнитные бури. Ночью выли автомобильные сирены и хлопали форточки, бешено лаяли псы и визжали коты. Машины скорой помощи не успевали доставлять в больницы задыхающихся сердечников и астматиков.
В ту ночь во время чтения кафизмы отец Матфей увидел грозного Ангела, который занес огненный меч над городом, и двенадцать монахов с апостольскими именами, молитвой удерживающих гнев Божий. Одним из двенадцати был он сам.
Отец Матфей не читал газет и не смотрел телевизора. Иногда ему являлся старец Лука и советовал, что нужно делать. А иногда монах сердцем чувствовал, как черная туча беспощадного зла окутывает город. Тогда его молитва разгоралась, как мощный костер, и он сам горел в огне и не выходил из ревущего огненного шторма, пока черную тучу сильным порывом свежего ветра не уносило прочь.
Как-то поздно вечером отец Матфей вышел из дому и по гулкому переулку направился в монастырь на всенощную службу. Это была такая непрерывная служба, по древнему чину: от заката до рассвета. На рассвете он причастился и устало возвращался домой. На душе стоял необычайно светлый покой. Город спал и ничего, кроме шороха собственных шагов, не нарушало тишины.
Из-за угла ему навстречу вышла пара молодых людей. От них исходило тепло. Когда они поравнялись, монах, сам того не ожидая, сказал:
— Собирайтесь, детки, в путь-дорожку. Исповедайтесь, причаститесь и поезжайте.
— Куда? — недоуменно спросил белокурый мужчина с голубыми глазами.
— Это вы узнаете. Вам сообщат, — сказал старик, широким крестным знамением благословил и пошел дальше.
«Какие славные детки, — подумал отец Матфей. — Слава Тебе, Господи, за то, что даешь миру таких людей». Пока старик неспешно добрел до дома, ему открылись и будто в кино промелькнули картины из прежней жизни прохожих.
Улыбка дочери
— Папа, эти цветы настоящие?
— Конечно, доченька, здесь все настоящее. Тебе нравится?
Они брели по дорожкам ботанического сада. В знойный июльский полдень в зарослях экзотических растений витало густое сладкое благоухание. Далеко внизу сверкало голубое море, а над ним простиралось такое же голубое небо. Они оторвались от экскурсионной группы и гуляли сами по себе: коренастый мужчина в белом чесучовом костюме и маленькая девочка в розовом платьице, с большой панамой на голове.
— Пап, скажи, а бывает что-то красивее этого?
— Бывает, Наташенька, — загадочно улыбнулся отец.
— Что? Звезды? Море? — Девочка забежала вперед, встала перед отцом и снизу вверх внимательно смотрела на него, широко распахнув большие светло-карие глаза.
— Нет слов, звезды и море красивы, но есть нечто получше… — отвел он взгляд. Дочка всегда смотрела прямо в упор и очень внимательно.
— Что, папа?.. — прошептала она зачарованно.
Он смущенно кашлянул и с трудом произнес:
— Улыбка моей дочки!
Они еще долго ходили по парку. Девочка замирала у каждого куста, клумбы или причудливого дерева, и отец вслух читал по табличкам название и родину растения. Сам же вспоминал, как однажды, несколько лет назад, проснулся он среди ночи от странного звука. Включил ночник — и увидел, как в детской кроватке сидела годовалая дочь и весело смеялась. Никому и ничему, без видимой причины, просто заливисто хохотала, потешно размахивая пухлыми ручонками. Отец подошел, а малышка втянула голову и смущенно улыбнулась, извиняясь за беспокойство.