Дочь генерала
Шрифт:
— В любом случае Кент остается там, где был.
— Да, мы точно знаем, что он не кинулся вперед и поэтому не узнал, что в «бьюике» приехал генерал. Кент стоит на расстоянии двухсот — трехсот ярдов и, может быть, слышит обрывки слов. Ветер как раз дул с юга. Он решает не выставлять себя на посмешище и избежать столкновения с человеком, который наверняка вооружен.
— Или стычка между отцом и дочерью уже закончилась, — высказала предположение Синтия, — и генерал вернулся к машине.
— Вполне вероятно. На этот раз машина генерала идет навстречу Кенту, и тот снова прячется в канаве. Только
— Машина генерала проезжает, Кент выбирается на шоссе и идет к джипу Энн Кемпбелл.
— И идет быстро, может быть, вытащив пистолет и будучи готовым ко всему — к насилию, к романтической встрече и примирению или...
Мы сидели молча, Синтия на кровати, я на стуле, прислушиваясь к шуму дождя за окном. Я думал, как, вероятно, и Синтия, не соорудили ли мы петлю для невинного человека. Пусть мы еще путаемся в деталях, но по виду Кента можно было понять, что убил он, и никто другой, об этом говорили его глаза, голос, движения. Но они свидетельствовали и о том, что Кемпбелл это заслужила, а мы не сумеем доказать его вину. Он ошибался по обоим пунктам.
Синтия спустила ноги с кровати и сказала:
— В конце концов Кент натыкается на связанную Энн Кемпбелл, в слезах, и не понимает, что произошло — то ли ее изнасиловали, то ли она ждет очередного дружка.
— Здесь мы ничего не знаем, но Кент подошел к ней медленно, осторожно, как уверяет Кэл Сивер, и присел. Энн его появлению не рада.
— Она напугана до смерти.
— Вряд ли... Энн не из таких. Но конечно, она в невыгодном положении. Происходит обмен репликами. Энн полагала, что отец бросил ее, и приготовилась ждать грузовика со сменой караула, который пройдет здесь в семь ноль-ноль. Двадцать мужиков найдут генеральскую дочку голой. Хорошая расплата с папочкой, который вторично бросил ее.
— Да, но она понимает также, что отец учитывал такую вероятность, — возразила Синтия. — Он должен приехать за ней, чтобы избежать огласки. Так или иначе, ей надо, чтобы Кент уехал.
— Во всяком случае, он ломает ее планы. Видя штык, воткнутый в землю, предлагает освободить ее. Или же допытывается, что же, собственно, все это значит, понимая, что ей не уйти от серьезного объяснения. А может быть, умоляет ее стать его женой. Энн не раз привязывали к спинке кровати в ее бункере-будуаре, она к этому делу привычная, и потому не стесняется и не пугается, а только раздражена. Мы никогда не узнаем, кто что говорил.
— К сожалению, нам известно, чем кончился этот разговор.
— Да. Кент, вероятно, стягивал шнур, чтобы заставить Энн говорить или возбудить в ней желание — этому приему он научился от нее самой. И вот в какой-то момент он так стянул шнур...
Мы сидели, снова и снова перебирая в уме цепочку событий той страшной ночи.
Синтия встала и сказала:
— Потом, направляясь к шоссе, Кент целиком осознал, что натворил, и пустился бежать. Он, вероятно, домчался до своего джипа прежде, чем выехали из дома Фаулеры. Кент гонит машину к Бетани-Хилл, и не исключено, что даже проезжает мимо Фаулеров. Дома он ставит джип жены в гараж, приводит себя в порядок и начинает ждать
— Не знаю, не знаю... Я встретил его через несколько часов, вид у него был собранный, подтянутый, хотя, как я сейчас понимаю, немного встревоженный. Первые часы преступник не думает о содеянном, но потом оно гнетет его. То же самое происходит сейчас с Кентом.
— Мы сумеем доказать наши предположения? — спросила Синтия.
— Нет.
— Что же нам делать?
— Приготовиться к решительному разговору. Час настал.
— Кент будет все отрицать, и нам придется искать работу на гражданке.
— Очень может быть... И знаешь что? Я все думаю, а вдруг мы ошибаемся?
Синтия ходила по комнате взад-вперед, как бы споря с самой собой, потом предложила:
— Может, нам поискать то место, где Кент съехал с шоссе?
— Годится. Завтра рассветает в пять тридцать шесть. Тебе позвонить или прийти растолкать?
Синтия игнорировала мой вопрос.
— Дождь, конечно, смыл следы от шин. Но если Кент по неосторожности поломал машиной ветки на кустах...
— Это рассеет некоторые сомнения, но не затронет главного. Нет, нам нужны твердые факты.
— Хорошо бы посмотреть, не осталось ли на машине листьев, сосновых иголок, — упорствовала Синтия. — Если осталось, их можно сравнить с растительностью на месте.
— Можно было бы сравнить, если бы мы имели дело с круглым идиотом. Его машина вычищена, как перед техосмотром.
— Что же нам остается, черт побери?
— Провести прямой разговор и сделать это в подходящий психологический момент... Завтра после похорон будет в самый раз. Это наш первый, последний и единственный шанс.
— Да, если Кент собирается сделать признание, то сделает его сразу после похорон. Если хочет снять камень с души, то откроется перед нами, а не перед фэбээровцами.
— Только так.
— А теперь давай спать.
Синтия сняла трубку и попросила дежурную разбудить нас в четыре ноль-ноль. Трехчасовой сон, если я сейчас завалюсь и отключусь через десять секунд. Но на уме у меня было другое.
— Может, под душ вместе ради экономии времени?
Синтия промычала что-то неопределенное, дурной знак. Как однажды я слышал от отца, женщины распоряжаются семьюдесятью процентами нашего национального богатства и ста процентами норок. Синтия и я — мы оба немного робели, как бывшие возлюбленные, пытающиеся возобновить роман. Да и разговоры вокруг убийства отнюдь не способствовали настроению. Не было ни музыки, ни свеч, ни шампанского. Только тень Энн Кемпбелл, мысли об убийце, тяжело ворочающемся в постели на Бетани-Хилл, и два усталых, оторванных от дома человека.
— Хотя, может, это не совсем своевременно, — пробормотал я.
— Совсем несвоевременно. Подождем немного, а уж потом отметим. У тебя на уик-энде. Сам увидишь, как мы будем рады, что отложили.
Я терпеть не могу ждать. Но спорить не было настроения, а настраивать женщину я не мастак. Я зевнул и скинул с кровати покрывало.
— Bon soir, как мы говорили в Брюсселе.
— Спокойной ночи... — Синтия пошла к двери, но на пороге обернулась и произнесла: — Зато будет чего ждать.
— Большие ожидания.