Дочь палача и дьявол из Бамберга
Шрифт:
– Что там такое?
Якоб взял руку девушки и не смог нащупать пульс.
– Труп, – отозвался он по возможности тише. – Совсем свежий. Судя по всему, бедняжке только что перерезали горло. Тут повсюду кровь.
– Проклятье… Только этого мне не хватало! – Бартоломей медленно спустился по лестнице, перешагивая обручи разбитой бочки. – Старый пьяница Маттиас удрал со страху. Теперь нам, видно, придется доложить о происшествии, чтобы самим под подозрение не попасть. И придется объяснять стражникам, что я забыл тут посреди ночи… Дьявол! – он сердито топнул. – В городском совете и так многие
– Пьяному кавалеру? С чего ты решил, что это пьяный кавалер?
– Да ты сам посмотри.
Бартоломей стоял теперь рядом на тесной, поросшей осклизлым мхом площадке. Заколоченная тяжелыми досками дверь отделяла их от подвала. Как и многие другие в этом проулке, дом, похоже, был давно покинут, окна без стекол зияли черными провалами. Убитая девушка была лет шестнадцати или семнадцати, не старше. Длинные рыжие волосы разметались, как языки пламени. На ней ничего не было, кроме простого зауженного платья, теперь разорванного и пропитанного кровью. Поперек горла тянулся глубокий разрез, пустые глаза уставились в ночное небо.
– Желтый платок, видишь? – Бартоломей показал на скомканный платок в углу. – В Бамберге отличительный знак для проституток. Тут поблизости Улица роз у овощного рынка, там обычно стоят свободные шлюхи. Видно, девица с кавалером не могли сойтись в цене.
– И он без раздумий режет ей глотку?
Бартоломей пожал плечами:
– Случается и такое. Раньше за проституток хлопотал палач и девицы были под его защитой. Но с некоторых пор они сами по себе. Я то и дело повторяю, чтобы шлюхи просили покровительства в борделе на Девичьей улице. Но некоторые хотят работать в одиночку…
Бартоломей внимательно осмотрел труп.
– Эту я, кажется, уже встречал. Задирает нос и обслуживает только богатеев. Да, пригожая была… Жалко ее, конечно.
Якоб наклонился и осмотрел разрез на горле. Края были рваные, словно рану нанесли тупым клинком или когтями. Из нее до сих пор сочилась кровь. Палач почувствовал странный, едва уловимый запах, как от звериной мочи и мокрой шерсти.
– Странное дело, – пробормотал он. – Для ножа рана слишком большая. Будто какой-нибудь зверь…
– И ты туда же! – простонал Бартоломей.
Не обратив внимания на его слова, Якоб забрал у брата фонарь, молча поднялся по ступеням и осмотрел землю под ногами. Через некоторое время нагнулся и поднял обрывок платья.
– Тут он, вероятно, напал на нее, – пояснил он брату, который следовал за ним, и показал на следы в грязи. – Они боролись, девушка побежала… – Он помедлил. – Нет, не так. Здесь явно кого-то волокли. Очевидно, убийца свалил ее, схватил за руки… – Старший Куизль вернулся к лестнице. – Потом стащил ее вниз и спокойно перерезал горло. Но этот запах…
Палач задумчиво покачал головой. Он никак не мог понять, что же напоминает ему этот запах.
Нечто совершенно очевидное и в то же время наименее вероятное…
– Какой еще запах? Я ничего не чую… Да у тебя и раньше нюх был куда лучше моего. – Бартоломей пожал плечами: – Так или иначе, она мертва. Нужно оповестить
Якоб внимательно посмотрел на брата. Такая спешка вызывала недоумение. Казалось, Бартоломей хочет как можно скорее замять это дело. Неужели он так опасался выговора от стражников? Палач из Шонгау в последний раз оглянулся на мертвую девушку у подножия лестницы и хмуро последовал за огнем светильника.
Судя по всему, вместо лошадиного трупа они повезут по городу мертвую девушку. Слабо верилось, что Бартоломей женится под счастливой звездой.
3
27 октября 1668 года от Рождества Христова, утром в доме палача
Следующим утром, когда Магдалена проснулась, в комнату на втором этаже уже лился яркий солнечный свет. Кто-то распахнул ставни и опорожнил ночные горшки, пол устилали свежие травы и тростник.
«Сколько же я проспала?» – подумала женщина, зевая и потирая глаза.
Она повернулась к Симону. Его громкий храп едва не заглушал сердитое чириканье воробьев за окном. Барбара тоже еще спала. А вот детская кровать пустовала. Магдалена начала уже беспокоиться, но тут снизу донесся радостный смех. Ему вторил мягкий женский голос. Гремели горшки, со скрипом открывалась печная заслонка.
Магдалена поднялась осторожно, чтобы не разбудить мужа и сестру, быстро умыла лицо над тазом в углу и, пригладив растрепанные черные волосы, спустилась в общую комнату.
– Мама, мама! – приветствовал ее Петер и с распростертыми объятиями бросился навстречу. – Тетя Катарина варит нам манную кашу с медом. Как бабушка раньше!
– Тетя Катарина? – растерянно переспросила Магдалена. – Где…
Только теперь она заметила в коридоре, где помещался очаг, дородную женщину, помешивающую что-то в горшке. Все в ней было чересчур крупным, тяжеловесным – почти гротескным. Под фартуком и платьем на ней, вероятно, было еще несколько шерстяных нижних юбок, так что пот ручьями катился по рыхловатому лицу.
Рядом с нею дожидался Пауль. Толстуха вручила ему поварешку и шутливо погрозила пальцем.
– Мешай как следует, – велела она. – Иначе каша подгорит и свиньи полакомятся вторым завтраком.
Затем женщина вытерла липкие руки о фартук и с улыбкой повернулась к Магдалене. Она прямо-таки излучала добродушие и этим покорила дочь палача с первого мгновения.
– Ты, должно быть, старшая дочь Якоба, Магдалена, – произнесла она приветливо. – Я так рада, что вы проделали такой долгий путь ради нашей с Бартоломеем свадьбы. Очень хотелось, чтобы вы все приехали и мы познакомились. Правда, Барт вначале ругался и ворчал, – добавила она с улыбкой. – Видимо, хотел отпраздновать только со мною и сберечь уйму денег. Но в конце концов упрямец сдался. Я сказала ему, что не потерплю раздоров в своей будущей семье, а свадьба – хороший повод оставить в прошлом былые обиды. Хоть я понятия не имею, что, собственно, стряслось между этими негодниками.