Дочь палача и король нищих

Пётч Оливер

Послышался сдавленный смех, после чего Магдалена увидела двух мальчишек лет двенадцати, проворно спускавшихся с дерева. В одном из них она узнала младшего сына городского советника и пекаря Михаэля Бертхольда, с которым Магдалена с давних пор была не в ладах.

– Палачку лижет лекарь, палачку лижет лекарь, – пропел второй мальчишка и бросился наутек.

Магдалена с отвращением вытерла остатки слюны со лба, а Симон вскочил и погрозил кулаком ухмыляющимся сорванцам.

– Ублюдки паршивые! – крикнул он. – Я вам все кости за это переломаю!

– У

палачки-то получше выйдет! – прокаркал второй мальчишка и скрылся в кустах. – Вы еще на дыбе попробуйте, свиньи!

Маленький Бертхольд между тем не двигался с места. У него дрожали коленки, и губы сомкнулись в тонкую линию, но он, странное дело, продолжал упрямо смотреть на Симона. Лекарь в расправленной рубашке и расстегнутом сюртуке несся на мальчишку, словно берсеркер.

– Это был не я! – заверещал он, когда Симон замахнулся на него. – Это все Бенедикт! Честное слово! Мы, вообще-то, просто искали вас… ну, чтобы, эм…

Рука Симона замерла над головой мальчика, он только сейчас заметил, как Бертхольд с разинутым ртом таращился на полуголую Магдалену. Она худо-бедно спряталась за булыжником и торопливо застегивала корсаж. Лекарь хлопнул мальчишку по лбу, и тот кувыркнулся в грязь.

– Тебя пастор разве не учил благочестию? – рявкнул Симон. – Будешь и дальше так пялиться, Господь тебя слепотой накажет. Ну, чего ты там хотел?

– Меня отец послал, – промямлил мальчик. – Велел привести к нему дочку Куизля.

– Этот старикан? – Магдалена, уже одетая, вылезла из-за булыжника. – И что же ему понадобилось от меня? Может, он тоже прячется где-нибудь на дереве и глазенки таращит?

Пекарь Шонгау и вправду на старости лет прослыл на всю округу бабником и старым развратником. Когда-то он домогался и до Магдалены, но натолкнулся на яростный отпор и с тех пор распускал слухи, что дочь палача вступила в связь с дьяволом и заколдовала лекаря. Три года назад суеверному пекарю почти удалось отправить на костер знахарку Марту Штехлин, обвиненную в колдовстве. Но отец Магдалены сумел тогда расстроить его замыслы, и с того времени Бертхольд люто возненавидел Куизлей и при любой возможности отравлял им жизнь.

– Это из-за его служанки, Резль, – ответил мальчик, уставившись на ее глубокое декольте. – У нее живот вздулся, и она орет как резаная.

– Так она что, беременна? – спросила Магдалена.

Мальчишка принялся ковырять в носу и пожал плечами.

– Не знаю. Люди говорят, что в нее дьявол вселился. Отец сказал, что надо бы тебе на нее посмотреть.

– Ну да, для этого он обращаться ко мне не брезгует… – Дочь палача насмешливо глянула на мальчика. – И что же твой отец к Штехлин не пошел?

– Бертхольду легче самого себя кастрировать, чем знахарку о чем-то просить, – заметил Симон, застегивая сюртук. – Сама знаешь, он до сих пор считает Марту ведьмой и не прочь на костер ее отправить. К тому же многие считают тебя знахаркой не хуже ее. А может, даже и лучше.

– Не говори чепухи. – Магдалена стянула

мокрые волосы в пучок. – Остается только надеяться, что у Резль ничего серьезного. Хватит болтать, идем уже!

Магдалена помчалась по узкой тропинке к Речным воротам и на бегу еще раз оглянулась на Симона.

– Быть может, там и ученый лекарь понадобится. Будет хоть кому воду таскать.

Как только они свернули в Бранный переулок, Магдалена поняла, что придется иметь дело с тяжелыми родами. Сквозь узкие зарешеченные окошки в доме пекаря разносились вопли, издаваемые скорее коровой на скотобойне, нежели девушкой. Перед домом собрались и боязливо шептались ремесленники и крестьяне. Когда к толпе приблизились Симон и Магдалена, люди пропускали их крайне неохотно.

– Вот и палачка явилась, она-то изгонит из бедняжки дьявола, – послышался шепот.

– Да что уж там, обе они с нечистым в сговоре, – прошипела какая-то старуха. – Вот увидите, вылетят сейчас вместе через дымоход.

Магдалена проталкивалась между болтливыми женщинами и старалась не принимать всерьез их слова. Будучи дочерью палача, она привыкла к тому, что многие считали ее исчадием ада. С тех пор как она пошла в учение к Марте Штехлин, доверие к ней и вовсе пропало. Особенно среди мужчин – те считали, что она мешала колдовские и любовные зелья; впрочем, ее отец и вправду изредка продавал какому-нибудь советнику подобное средство. Магдалена же, напротив, старалась не давать поводов для сплетен, чтобы не навлекать на себя лишних подозрений. Как она в очередной раз вынуждена была признать – тщетно.

Под шелест встревоженных голосов Симон и Магдалена вошли в дом. Навстречу им поднялся мертвенно-белый Михаэль Бертхольд. От низкого и тонкого пекаря, как обычно, несло перегаром, веки его покраснели и распухли, словно он провел бессонную ночь. В пальцах он вертел веточку полыни, призванную оберегать от злых духов. Его не менее тощая жена сидела на коленях перед распятием в углу комнаты и бормотала молитвы, но голос ее заглушали крики служанки.

Резль Кирхлехнер лежала на укрытой грязной соломой лавке и извивалась так, точно у нее пылали внутренности. Все ее лицо, руки и ноги были покрыты красными волдырями, а кончики пальцев и вовсе почернели. Живот вздулся в небольшой шар и казался совершенно чуждым ее тощему телу. Магдалена предположила, что служанка до сих пор крепко стягивала платье, чтобы скрыть беременность.

В этот момент девушка резко выгнулась, словно кто-то хлестнул ее прутом по спине. Глаза служанки уставились в пустоту, и пересохшие губы скривились в протяжном крике.

– Он внутри! – прохрипела она. – Господи, он мне живот прогрызет и душу разорвет на куски!

Затем хрип перешел в громкий вопль.

– Ооохх, эти его зубы! Он рвет мне живот, я слышу, как он чавкает. Вытащите его из меня!

Она издала сдавленный клекот, словно к горлу ее подступил огромный, непереваренный комок.