Дочь полка
Шрифт:
– Ладно, – дописал командир, а затем выдержал паузу и аккуратно задал следующий вопрос, понизив голос. – У тебя кто-нибудь из родственников остался?
– Немцы всех убили, – говорила без эмоций Катя.
– А батька? – спросил Сорокин. – Батька-то у тебя есть?
– На папу похоронка пришла зимой того года, – ссутулилась девочка.
– Бабушки, дедушки, тёти? – бил карандашом по пальцам Резанцев, надеясь на то, что ребёнок сейчас назовёт имя хоть какого-нибудь дальнего родственника. – Хоть кто-то?
Девочка помотала головой:
– Нет… У меня больше никого нет.
Александр тяжело вздохнул и дописал что-то себе в бумаги.
– Пойду-ка я покурю, – встал изо стола Сорокин.
– Ты же только курил, –
– Так это, Сань, – замялся тот и указал на Катю, – сил нет терпеть. А тут дымить не хочу. Ребёнок, всё-таки.
«Вот ты скотина, Вань», – мысленно обратился командир к товарищу, наблюдая, как тот уходит. Сорокин скрылся из виду и в землянке наступила тишина.
– Где я нахожусь? – нарушила первой молчание девочка. – Полк? Бригада?
– Батальон, – ответил Резанцев.
– А какой батальон?
– Третий.
Девочка снова замолчала, но потом собралась с силами и проговорила:
– Я хотела бы сказать вам всем спасибо. За то, что вы меня спасли, рискуя ещё собственной жизнью.
– Не за что, – сложил листок пополам тот.
– Меня направят в тыл? Что со мной теперь будет?
Александр остановился. Такого резкого вопроса он не ожидал и не знал, что ответить. Немного сухо произнёс:
– Куда получится, туда и направим. Пока ты будешь жить здесь.
– В общем и целом, – послышался сверху голос Сорокина, – я уломал Коляна на кипяток.
– Ты же курить шёл, – обиженно посмотрел в его сторону Александр.
– Сань, тебе брать?
Резанцев встал изо стола и подошёл к своей сумке. Оттуда он достал две железные кружки, одна из который была помятая. Он подошёл к выходу и протянул другу посуду:
– На, держи.
Через несколько минут все сидели за столом и пили обжигающий сладкий чай. На улице свистел ветер. На столе, не спеша горела свеча, омываясь своим воском. Катя пила напиток маленькими глотками. Сколько чаю она за всю свою жизнь ещё перепьёт, но этот ей запомнится навсегда. День проходил быстро и незаметно. После того, как Катя и Иван ушли, Александр вызвал к себе двух разведчиков – Сергея Мимотенко и Романа Сонтынкова:
– Отнесите это во второй, – он отдал плотно завёрнутые бумаги бойцам, – к командиру Фырову, скажите, что от меня.
– Будет сделано, товарищ командир! – хором проговорили те.
– Жду вашего возвращения через неделю, – говорил Резанцев, – ни пуха.
Но не успели бойцы толком отойти от землянки, как к ним подошёл тот, кого все знали и очень любили: повар по имени Николай Родников. Он не соответствовал по комплекции своей профессии: высокий, немного худощавый, с большими добрыми зелёными глазами и русыми волосами. Его улыбка, также, как и улыбка Марии Фёдоровны, грела душу.
– Ребятки, а вы куда? – спросил он.
– Мы уже уходим, Коль, – ответил Мимотенко, – сейчас только соберёмся и отправимся.
– Так это… – стал оглядываться тот, – я вам сейчас еды с собой наберу. Хлебушек положу.
– Да мы сами можем справиться, – положил руку на плечо Родникова Сонтынков.
– Ну уж неееет, – протянул повар, – от меня голодным ни один солдат не уходил. Идём, идём! Ишь что захотели: «Сами еды наберут».
– Не начинай бухтеть, – сказал Сергей, – не хуже баб… – тут он прервался, увидев неподалёку Марию Фёдоровну. Женщина оглянулась на него, но затем отвернулась и продолжила курить папиросу. – Ну ты меня понял.
Александр проводил их взглядом и усмехнулся:
– Колька, Колька. Всех накормит, даже если не хочешь.
Он спустился к себе, сел за стол и вытащил из кармана гимнастёрки потёртую желтую фотографию. На ней молодая пара сидела на лавочке в парке. Конечно же там был Резанцев, который отвлёкся на что-то во время съёмки и поэтому его взгляд был направлен не в камеру, а куда-то вбок. Рядом, обхватив его за шею, сидела девушка, с короткими пышными, светлыми волосами с завитой чёлкой. Она была одета в свободное платье в горошек до колена. Девушка широко улыбалась и смотрела прямо. В отличие от командира, она не прозевала вспышку. Да и сам Александр на фото сильно отличался от нынешнего: беззаботный, радостный, сидит не в военной форме, а в рубашке в клетку и брюках. Как же всё-таки хорошо было до войны: мирное небо над головой, дома, а не землянки и дети с родителями живут спокойно… Его мысли прервались, он вспомнил про Катю, и вздохнув положил фото перед собой:
– Танька, Танька… – обратился Александр к своей невесте. – Что же мне делать-то с Катей? Пристроить пока не получится, и тут опасно находиться.
* * *
К вечеру Катя уже гуляла по лагерю без командира и Сорокина. Она была у всех на виду, поэтому поводов для беспокойства не возникало. Да и девочке самой хотелось побыть без такого присмотра, ей всё-таки было одиннадцать лет, а не два года. Солдаты к ней подходили, чтобы пообщаться, и Катя волей- неволей отвечала. К концу дня она вернулась в медпункт, где медсёстры уже приготовили для неё место, которое было ненамного дальше от бойцов, но девочка была довольна и этим. Наступила ночь, все в лагере забылись крепким сном. Лишь Катя лежала и смотрела вверх, прокручивая в голове все события, произошедшие с ней сегодня. Они так контрастно смотрелись и чувствовались по сравнению с тем, что произошло в Лесково. Девочка вспоминала весь тот ужас, который ей удалось пережить, всю ту боль и страх. Она так хотела к семье, особенно к маме, но Катя больше не сможет обнять её, прижаться и рассказать о своих проблемах или успехах. Ах, как ей хотелось, чтобы мать сейчас вошла в палатку, поговорила с медсёстрами, рассказала о том, что ей удалось спастись вместе с братьями. Катя приподнялась и посмотрела на выход, как будто надеясь на то, что Анна сейчас появится в проходе и заберёт её отсюда. Заберёт домой. Но никто не появился. И уже не появится. Горе разрывало ребёнка изнутри. Девочка уткнулась лицом в подушку, чтобы никто не услышал её плач.
Глава 4
Мирное утро в батальоне
– Итак, дети! – ходила по классу учительница. – Сейчас объясню вам нашу работу на этом уроке.
В сёлах, а особенно таких маленьких, как Лесково, была одна школа, состоящая часто из одного класса и комнаты, в которой жил учитель. Детей было мало и поэтому занятия шли одновременно для всех. В Лесково точно так же. Каждый класс был рассажен по группам. На стенах кабинета висели пожелтевшие портреты Пушкина и Лермонтова. Между картинами были размещены часы с маятником, на которые часто смотрели ученики, считая, когда закончится урок. Стены в классе недавно покрасили в яркий жёлтый цвет, на окнах висели серые плотные шторы. Парты были зелёного цвета с приделанными к ним скамейками. Рядом с коричневой школьной доской стоял большой учительский стол. Всю мебель сделали деревенские мужики, и стены красили сами, и пол чинили. Всем хотелось, чтобы их дети учились в хороших условиях. В общем и целом, обычный кабинет без каких-либо отличий.
– Где наши первоклассники? – подошла к первому ряду Людмила Макаровна. За партами сидели дети шести – семи лет. – Сейчас я напишу вам прописи.
Небольшая разница в возрасте у одноклассников тоже была нормой. Это сделали тоже для удобства, чтобы на каждый класс не приходилось по одному человеку. За тем рядом сидели белокурая девочка Люба, её восьмилетняя подруга – Настя, шестилетний Павел и два мальчика – Сева и Костя Камышевы. Тем временем, на другом ряду Катя общалась с близнецами Ватчиными – Олегом и Женькой, с ними также была десятилетняя София. Эта весёлая компания бурно шептались о том, что будут делать после уроков: