Дочь великого грешника (Небо Монтаны)
Шрифт:
На один миг, всего на один миг, взгляд Уиллы переместился на могилу Мэри Вулфчайлд Мэрси. Уилла не помнила матери. На могиле пышно цвели дикие цветы, похожие на груду самоцветов, вспыхивающих под осенним солнцем. Это Адам цветы посадил, подумала Уилла и взглянула на своего единоутробного брата. Вот кому не нужно объяснять, почему она не плачет. Слезы не на лице, слезы в сердце.
Адам взял ее за руку, и Уилла крепко стиснула ему пальцы. Он и есть теперь вся ее семья, больше у нее никого нет.
— Он жил так, как ему нравилось, — прошептал Адам. Голос у него был тихий, спокойный.
Уилла ткнулась бы головой ему в плечо, и тогда, может, ей стало бы немного легче.
— Да. И жизнь его прожита.
Адам оглянулся на двух других дочерей Джека и подумал: что-то кончилось, а что-то начинается.
— Тебе бы поговорить с ними.
— Они спят в моем доме, едят мою еду, этого вполне достаточно, — отрезала она, по-прежнему глядя на могилу отца.
— Они твои сестры, одна кровь.
— Нет, Адам, это у нас с тобой одна кровь. А они мне никто. Уилла отвернулась от него. Пора было выслушивать соболезнования.
Соседи принесли на поминки еду. Такова давняя традиция, тут уж ничего не поделаешь. А Бесс три дня с утра до вечера готовила снедь для так называемого «скорбного ужина», хоть Уилла и твердила ей, что все это ни к чему. Чушь собачья — какая там скорбь! Народу, конечно, припрется много, но не скорбеть, а глазеть. Многих на поминки пригласили, а еще больше было таких, кто пришел незваным. Смерть Джека Мэрси отворила ворота его замка, и люди поспешили воспользоваться этим.
Дом Джека Мэрси был настоящим дворцом и полностью соответствовал вкусам хозяина. Когда-то здесь стояла бревенчатая хижина, но с тех пор миновало больше ста лет. Теперь же дом владельца ранчо расползался по земле бесформенным чудищем из камня, дерева и тонированного стекла. Полы были где деревянные, а где изразцовые. И повсюду ковры, свезенные со всего света. Став хозяином ранчо, первые пять лет он только тем и занимался, что перестраивал свое жилище. Превратил уютный дом в свою крепость.
Джек любил повторять: «Богатые должны жить богато».
Он ни в чем себе не отказывал. Собирал картины, скульптуру, а когда не хватало стен, пристраивал к дому новые помещения.
Вестибюль был имитацией античного атриума. Весь пол выложен плиткой, украшенной рубиново-сапфировым тавро Мэрси. На второй этаж ведет широкая лестница полированного дуба. На самом видном месте — резная колонна в виде воющего волка.
Многие так и застряли в вестибюле, расхаживая взад-вперед с тарелками в руках. Другие перебрались в гостиную. Там вдоль стен стояли удобные диваны розовой кожи, сверкал начищенный паркет площадью никак не менее акра, а над базальтовым камином висел портрет Джека Мэрси верхом на черном жеребце. Голова хозяина была горделиво вскинута, шляпа сдвинута на затылок, рука сжимала кнут из бычьей кожи. Гости поглядывали на портрет с опаской — многим казалось, что ледяные голубые глаза покойного видят их насквозь, и виски застревало в горле у тех, кто втайне радовался смерти Джека.
Лили Мэрси, вторая дочь Джека, зачатая и рожденная в этом доме, но затем отсюда изгнанная, чувствовала себя совершенно подавленной. Ну и дом, ну и люди, ну и пейзаж! Экономка поселила Лили в комнате, которая показалась ей невероятно красивой. Сейчас Лили забилась в угол и вспоминала эту комнату с тихой тоской: здесь было так тихо, такая мягкая кровать, мебель золотистого дерева, обитые шелком стены…
Тогда, в детстве, ей никто не мешал, она могла наслаждаться одиночеством.
Одиночество, вот чего ей сейчас так не хватало. Лили посмотрела на горы. Ну и горы. Высокие, мощные. Не то что живописные холмики ее родной Виргинии. А сколько неба! Оно тут густосинее, и еще неизвестно, чей простор шире — небес или земли.
Куда ни кинешь взгляд — пустынные луга, над которыми гуляет необузданный ветер. А сколько красок! Золото, ржавчина, пурпур, бронза. Равнина и горы словно взорвались осенью.
Мощный, красивый ландшафт. И в самом его центре — ранчо. Утром из окна Лили видела, как к серебристому ручью подошел олень напиться воды. На рассвете молодую женщину разбудило конское ржание, мужские голоса, петушиное кукареканье и еще — если, конечно, она не ошиблась — донесшийся откуда-то сверху клекот орла.
Если хватит смелости, можно прогуляться по лесистым склонам гор. Там наверняка можно встретить и лося, и лисицу, и косулю. Во всяком случае, так было написано в брошюре, которую Лили прочитала — нет, не прочитала, а жадно проглотила — в самолете, когда летела в Монтану.
Вот бы ей разрешили задержаться здесь хотя бы на пару дней. Вряд ли. Что же ей делать, куда податься?
Возвращаться назад нельзя. Пока нельзя. Лили осторожно потрогала желтый кровоподтек, густо замазанный макияжем. Наверно, все равно видно, даже темные очки не помогают. Джесс все-таки разыскал ее, хотя она так осторожничала! Он разыскал ее, и постановление суда его не испугало. Его вообще ничем не остановишь, ни разводом, ни постоянными переездами.
Может быть, хоть здесь, за тысячи миль, среди этих просторов, она сможет начать новую жизнь. Жизнь без страха.
Письмо от адвоката, извещавшее о смерти Джека Мэрси и вызывавшее ее в Монтану, было буквально даром господним. К приглашению прилагался билет первого класса, но Лили сдала его в кассу и, трижды назвавшись разными именами, отправилась в Монтану кружным путем через всю страну. Очень хотелось верить, что Джесс Кук ее здесь не отыщет.
Как же надоело бежать, прятаться, бояться…
Хорошо бы поселиться в каком-нибудь из окрестных городков — в Биллингсе или Хелене, найти там работу. Любую работу. В конце концов, она кое-что умеет. Есть диплом учительницы, есть знание компьютера. Вот бы снять маленькую квартирку или хотя бы комнату, попытаться встать на ноги.
Я могла бы здесь жить, думала Лили, оглядывая пугающие своей безграничностью просторы. Может быть, здесь и есть мое место в жизни.
Она испуганно вздрогнула и чуть не закричала, когда кто-то коснулся ее плеча.
Не будь дурой, одернула себя Лили. Джессу тут взяться неоткуда.
Джесс — блондин, а рядом с ней стоял брюнет. Бронзовокожий, с длинными, до плеч, волосами. Глаза темные, добрые, и лицо красивое, как на картине.
Но Джесс тоже красивый. Это еще ничего не значит. Красота бывает жестокой, и Лили это знала.