Дочь викинга

Крён Юлия

«Наверное, Альфр был не таким уж и хорошим воином, раз ему дали только этот двор», – подумала про себя Руна, но вслух ничего не сказала.

– Роллон не только следит за тем, чтобы его уважали, но и требует соблюдения всех законов. Наказания за нарушения очень суровые. Я слышала об одной женщине, которая закопала свой плуг, чтобы не делить его с северянами. Когда это обнаружилось, женщину казнили и ее мужа тоже, потому что он несет ответственность за свою жену и не важно, знал он о ее проступке или нет. – Впервые в голосе Одинги прозвучало уважение.

Наверное, ей легче было смириться

с новым мужем, новым языком и казнями за столь мелкие прегрешения, потому что ее жизнь шла своим чередом и был кто-то, кто поддерживал порядок.

Руне тоже нравился порядок. Она наслаждалась днями, проведенными в доме Одинги. Конечно, немного непривычно было выполнять чужие поручения, но Арвид прекрасно себя чувствовал, и уже не нужно было приказывать ему жить.

Однажды домой вернулся Альфр. Одинга как раз кормила ребенка грудью, и Руна испугалась. Что, если Альфр рассердится из-за того, что его жена пустила в дом чужих людей? Но ее опасения оказались напрасными. Альфр не обратил на нее никакого внимания. Приемные дети и малыш, которого родила ему Одинга, казались ему чужими, он даже не мог их различить.

Альфр хотел пустить часть зерна на медовое пиво, и, когда Одинга призналась, что не умеет варить пиво, Руна вскочила на ноги.

– Я умею! – воскликнула она и тут же взялась за работу.

Альфр не разговаривал с Руной, но сваренное ею пиво мил с удовольствием.

Как бы то ни было, надолго в деревне он не задержался, его вновь потянуло в дорогу – на этот раз не на берег, а в лес.

Альфр сказал, что хочет заготовить дров, чтобы зимой его семье не пришлось мерзнуть, но Руна полагала, что ему просто больше нравится проводить время со своими друзьями, а не с женой. Да и Одинге так было лучше: она чувствовала себя увереннее, когда мужа не было дома.

Осень присыпала зелень листвы позолотой, подули холодные ветра. Вскоре деревья утратили свой праздничный наряд. По утрам земля покрывалась инеем, а вечером рано темнело. Руна все чаще носила Арвида на груди, чтобы согреть малыша, но иногда за ребенком ухаживала и Гизела. Она благоговейно взирала на свое дитя: ей казалось, что он выжил лишь благодаря чуду. Жаль только, что этого чуда не хватило на то, чтобы спасти жизнь ей самой – так она думала.

Гизела ела, помогала Одинге по хозяйству, молола зерно, шила, ткала и готовила. Но, в отличие от Руны, спокойная жизнь не пошла ей на пользу. Принцесса с каждым днем становилась все бледнее, все изможденнее, она по-прежнему страдала от лихорадки.

Руна смотрела на нее, качая головой, и не понимала, почему подруге стало так плохо именно сейчас, когда им жилось хорошо как никогда. Почему у нее до сих пор кровотечения, ведь после родов прошло уже столько времени?

Однажды они вместе сидели у очага и Гизела баюкала Арвида. Он уже мог держать головку, поэтому его не нужно было поддерживать, как раньше. Волосики у малыша оказались белесыми, они напоминали белокурые локоны Гизелы. Огромные глазищи были голубыми. Ребенок радостно улыбался.

В сердце Руны вновь зародилась надежда. Гизела вскоре поправится…

– Забери его, – вдруг хрипло прошептала принцесса. На глазах у нее выступили слезы.

Руна протянула руки, но Гизела покачала головой.

– Забери его себе. Навсегда. Завтра. Я не могу позаботиться о нем. Я и о себе-то позаботиться не могу. Если я буду так жить и дальше, то скоро умру.

Руне нечего было на это ответить.

На следующий день они с Одингой, как обычно, приступили к работе: вскипятили молоко, отжали в деревянной цедилке творог, замочили в сыворотке овощи на зиму.

Зима стучалась в дверь, но затем отступала, сменяясь последними теплыми деньками. Со временем таких дней становилось все меньше. В воздухе явственно чувствовался запах снега.

– Давай заново перекроем крышу! – предложила Руна, глядя на стены из дерева и глины. – Она сделана из хвороста, и ветер легко сдует ветки. Нужно покрыть крышу торфом.

Одинга с сомнением покачала головой. С нее было довольно того, что в деревне появились новые плуги, зазвучала чужая речь, а в доме у нее жил муж-северянин. Женщине не хотелось никаких других изменений, в том числе и крыши из торфа.

– Я и сама справлюсь! – настаивала Руна.

– Раздобыть торф не так просто. Это тяжелый труд, – напомнила ей Одинга.

– Неужели ты думаешь, что меня это испугает?

– Ну, слабой тебя не назовешь, – признала женщина. Так она впервые показала, что считает Руну непохожей на местных девиц.

У Руны уже отросли волосы, но фигура так и осталась мальчишеской – девушка была широкоплечей, с плоской грудью и сильными руками.

– У тебя сил в избытке, не то что у твоей подруги, – отметила Одинга. – Хорошо, что это ты родила дитя, а не она.

Руна изумленно уставилась на крестьянку. Ей и в голову не приходило, что Арвида могут принять за ее сына. Это ведь Гизела все еще страдала после родов. Но, с другой стороны, Руна все время нянчилась с Арвидом. Спорить с Одингой она не стала.

– Гизела… не обычная женщина, – неуверенно протянула она. – Она не простая крестьянская дочь, а…

Северянка запнулась – ей не хотелось открывать Одинге правду, но нужно было, чтобы та поняла, почему Гизела не могла тяжело работать.

Но, как оказалось, Одинга вовсе не упрекала девушку за лень.

– Я так и думала, – кивнула она. – Гизела не крестьянка, а монахиня, верно? Язычники разрушили многие монастыри, их не остановили даже каменные стены. – Впервые Одинга заговорила так, словно между двумя народами не всегда царил мир. – Некоторых служительниц Господа нашего даже обесчестили, – продолжила она, понизив голос. – Но об этом не принято говорить. Кое-кто из сестер вернулся к своим семьям, другие же до сих пор блуждают по землям северян, оставшись без крыши над головой. Правда, ходят слухи, что монастыри не останутся в руинах. Роллон их восстановит. – Ее глаза заблестели, как в тот момент, когда женщина рассказывала о вновь восстановленном порядке. – Он отдал земли церквям и епископствам. Неподалеку отсюда возвышается такой монастырь. Раньше мы с мужем раз в год ходили туда, чтобы получить благословение сестер. Потом всех монахинь разогнали и получать благословение стало не у кого. Ну а сейчас там опять живут сестры, но Альфру их благословение ни к чему. – И она пожала плечами, вернувшись к приготовлению сыра.