Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь
Шрифт:
– Я знаю тебя, – сорвалось с губ дивецкого властителя. – Ждана, княгиня Воронецкая…
Ещё б ему было не знать… И Ждана помнила его пожирающий, пристальный взор, которого Владимир не сводил с неё на свадьбе Вранокрыла; впоследствии ещё не раз сей взгляд сверлил её на званых пирах, которые устраивал бывший супруг.
– Уже нет, – сказала Ждана. – Я теперь супруга княгини Лесияры. Ты позволишь мне перемолвиться с тобою парой слов?
– Говори. – Владимир вскинул подбородок, блестя
– Под ливнем? – двинула бровью Ждана. – Вели хотя бы поставить шатёр.
– Да что ты бабу слушаешь, княже?! – послышался голос из войска.
– Молчать там! – рявкнул Владимир. Его ноздри нервно дрогнули, втягивая сырой, пахнущий дождём воздух, и он объявил: – Привал!
По его повелению в поле раскинулись шатры, конница спешилась, а Владимир откинул полог перед Жданой. Та, сделав Мечиславе знак не следовать за нею, проскользнула внутрь и остановилась у застеленного шкурами ложа; золочёный кувшин с хмельным мёдом мерцал в свете плошек с жиром на походном столике. Владимир наполнил два кубка, один протянул Ждане.
– И что ты мне хотела сказать такого, что пришлось останавливать движение войска?
Пригож был собою князь, но время и война нещадным дыханием коснулись его золотисто-русых кудрей, ниспадавших на широкие плечи – нити седины холодно серебрились в них.
– Я пришла просить тебя повернуть назад, – пригубив из кубка, сказала Ждана. – Ради сохранения твоей же жизни, ибо Мечислава права: вы идёте на свою погибель.
Владимир выпил до дна и со стуком поставил кубок на столик, утёр усы и, крякнув, уселся на ложе.
– Это мы ещё посмотрим, – усмехнулся он.
– Чего ты возжелал? – Ждана присела около него, держа кубок в руках. – Захватить власть? Тебе не удастся это сделать, ты лишь напрасно прольёшь кровь своих людей. Силы неравны: за Ярослава встанет его рать и войска четырёх присягнувших волостей, а Лесияра их поддержит. Ты хочешь воевать с женщинами-кошками, которые помогали твоим землям освобождаться от навиев? И гибли, чтобы их жители могли сейчас улыбаться мирному солнцу? Ярослав – мой сын… Ты хочешь пойти против меня, никогда не желавшей тебе зла? Я взываю к твоему сердцу, князь.
Владимир задумчиво прищурился, и лучики усмешки паутинкой пролегли в уголках его глаз.
– Ты взываешь к моему сердцу? Оно давно остыло к тебе, ни к чему ворошить прошлое, это смешно. И мне всё равно, чей сын Ярослав… Ему не быть моим господином, пусть даже это будет стоить мне жизни. Я не подчинюсь. Пускай кошки Лесияры лучше убьют меня и истребят моё войско. Всё, не трать моё время.
Он хотел подняться, но ладонь Жданы легла на холодную сталь наручей, блестевших на его предплечьях.
– Владимир… Разве Лесияра освобождала земли Дивецка для того, чтобы потом убить тебя и истребить твою рать? Мы воевали, чтобы восстановился мир, а ты опять хочешь лить кровь. Кровь своих соотечественников! Что нашло на тебя? Мало тебе смертей, мало
Жар медленно разгорался маковыми лепестками на щеках Жданы, от горького чувства горло иссохло, и слова срывались с губ глухо и сипло. Она пыталась достучаться до души князя, искала в его глазах хотя бы тень того доблестного и благородного воина, чья русоволосая стать заставляла её в прежние годы задумчиво вздыхать про себя.
– Ты с годами стала ещё краше, – задумчиво молвил Владимир, мягко, но решительно освобождаясь от её руки. – Но ты меня не остановишь.
– Хорошо. – Пальцы Жданы коснулись пряжки плаща, расстёгивая её. – Тогда хотя бы прими от меня подарок.
Брови Владимира сдвинулись, и он сперва немо застыл, а потом хрипло спросил:
– Что ещё за подарок?
– Всего лишь тельник, который я вышила, – улыбнулась Ждана.
Плащ упал к её ногам, открыв короткую рубашку мужского кроя, надетую поверх женской длинной сорочки; развязав поясок, Ждана сняла её, ещё хранящую тепло тела, и вручила Владимиру.
– Я не хочу, чтобы ты погиб. Защитная вышивка отвратит от тебя стрелы и убережёт от ран. Надень, прошу тебя.
Ледок отчуждения треснул во взоре князя, жёстко сложенные губы чуть покривились в усмешке. Не сводя пристального взгляда с Жданы, он принялся разоблачаться: расстегнул ремешки наручей и сбросил их, снял пояс, кольчугу и куртку-стёганку, оставшись в одной рубашке. Стянув и её, он надел на голое тело подарок.
– Благодарю тебя, княгиня, – проговорил он. – Я не забуду твоего добра.
Его пальцы тыльной стороной коснулись скулы и подбородка Жданы, а в глазах проступила тень давней, почти забытой очарованности. Спустя несколько мгновений веки дивецкого владыки отяжелели, и он потёр их пальцами.
– Что-то притомился я в походе. Прилягу, пожалуй, а ты ступай.
Ждана выскользнула из шатра под накрапывающий дождь, кутаясь в плащ. Напротив стоянки Владимира разбили лагерь кошки; Мечислава, впрочем, не пряталась в шатре, а расхаживала из стороны в сторону, и капли воды падали с края поднятого наголовья.
– Что это значит, госпожа? – Она впилась испытующим взором в лицо Жданы.
– Это значит, что Владимир повернёт назад, – улыбнулась та.
Дождь унялся, и в просветах между туч проглянули синие лоскутки чистого неба. Порывистый ветер трепал плащи кошек и пологи шатров, ворошил отяжелевшую от влаги луговую траву. Дымок походных костров стлался над полем, улетая к тёмно-зелёной стене леса вдалеке. Ждана плела венок из синих колокольчиков и белых ромашек, мурлыча себе под нос песню, когда за спиной раздался топот копыт и конское фырканье. Владимир, уже облачённый в кольчугу и латы, смотрел на неё с высоты седла, и его островерхий шлем сверкал золотой отделкой под лучами хмуро проглядывавшего сквозь тучи солнца, а на маковке реял пучок из конского волоса.