Дочери Медного короля
Шрифт:
— Вы… не… посмеете, — услышал он свой дрожащий голос.
— Почему ты так думаешь? — возразил Лео. — Ты ведь убил моих дочерей!
— Я не убивал их, Лео! Как перед Богом клянусь, не убивал!
— А почему ты весь трясешься с тех пор, как я заговорил о Дороти?
— Лео, клянусь памятью покойного отца…
От холодного взгляда Кингшипа слова замерли у него на губах. Он крепче ухватился за стояк, повлажневший от его рук.
— Вы не посмеете… — повторил он. — Вас обвинят…
— Ты так
Бад стоял как вкопанный и молчал.
— Конечно, — снова заговорил Кингшип, — я предпочел бы передать тебя в руки полиции. Но для этого нужно, чтобы ты признался. Даю тебе три минуты. Мне необходимы доказательства, способные убедить присяжных. Жалкого страха, написанного на твоем лице, для этого недостаточно!
— Куда ты девал револьвер? — спросил Гант.
Они стояли рядом, прижавшись плечами. Лео поднял левое запястье и правой рукой отодвинул манжету, чтобы следить за бегом секунд. Руки Ганта были опущены.
— Как ты убедил Дороти написать записку? — спросил Гант.
— Блефуете! — крикнул Бад. — Пытаетесь заставить меня признаться в преступлениях, которых я не совершал.
Лео медленно покачал головой, посмотрел на часы.
— Остается две с половиной минуты, — сказал он.
Бад повернулся направо, уцепился за стояк левой рукой.
— На помощь! — завопил он, обращаясь к людям, окружающим конвертеры. — На помощь! На помощь!
Маленькие фигурки внизу реагировали не больше, чем если бы они были оловянными солдатиками. Все их внимание было сконцентрировано на одном из конвертеров, изрыгавшем огонь.
— Вот видишь! — сказал Лео, когда Бад повернулся к ним.
— Вы собираетесь убить невинного человека, вот что вы хотите сделать!
— Где револьвер? — еще раз спросил Гант.
— Нет никакого револьвера! У меня никогда его и не было!
— Две минуты! — провозгласил Лео.
Они блефуют! Несомненно, они блефуют. В отчаянии он огляделся… Напротив находились мостки, но там никого не было… Стеклянная крыша над головой… Пониже медленно скользящая по воздушным рельсам кабина, где у пульта управления сидел человек в серой каске. Кабина незаметно приближалась.
— Минута и тридцать секунд, — сказал Лео.
Шум и до того был оглушителен, теперь он стал совершенно невыносимым. Платформа задрожала… Кабина приближалась, она должна была пройти на расстоянии менее пяти метров от него… Уже можно было разглядеть склоненное лицо человека, его каску с козырьком.
— Эй, вы там! — закричал он изо всех сил, рискуя порвать голосовые связки. — Вы там, в кабине! Помогите! Помогите!
Голова в серой каске не шелохнулась. Неужели этот негодяй глухой?
— На помощь! На помощь! — завопил он осипшим голосом.
Потом обернулся, обливаясь потом, от отчаяния готовый заплакать.
— Выслушайте меня, — взмолился он, вцепившись в стояк. — Прошу вас, выслушайте меня!
Они сделали шаг вперед.
Ему казалось, что платформа качается и уходит у него из-под ног. Они не блефовали! Они собирались убить его! Убить его!
— Я скажу все! — закричал он. — Все, все! Она думала, что переводит с испанского. Я написал фразу и попросил ее перевести…
Голос больше ему не повиновался, он замолчал.
Эти два ужасных, каменных лица перед ним, где живыми были только глаза… Он погиб! Погиб!
— Нет! — закричал он.
Он закрыл глаза руками, но лица не исчезали.
— Нет!
Все что угодно, но только уйти от этих взглядов, не испытывать больше этого ужаса. Неожиданно он повернулся на каблуках. Ноги его заскользили, колени подломились. Отняв руки от лица, он протянул их вперед умоляющим жестом… Падая навзничь, он видел, как к нему приближается кипящая зеленая пелена…
Крик, словно кинжал, разодрал наступившую вдруг тишину и закончился мягким звуком падения. С противоположной стороны чана зеленая жидкость перелилась через край, расплылась по асфальтированному полу и образовала там миллионы луж и лужиц. Они тихо зашипели, потом из зеленых стали красновато-желтыми.
14
Кингшип остался на заводе, а Гант отвез Мэрион в Нью-Йорк. В самолете они долгое время сидели молча, не двигаясь.
Увидев, что Мэрион прижимает к глазам платок, Гант повернул к ней осунувшееся лицо.
— Мы хотели только добиться от него признания, — сказал он, как бы оправдываясь. — И он признался. Не понимаю, почему он так забился к конце…
— Прошу вас… — прошептала Мэрион.
— Вы плачете? — мягко спросил Гант.
Она посмотрела на свой мокрый от слез платок, скомкала его и отвернулась к окну.
— Я не о нем плачу, — тихо сказала она наконец.