Дочка для ведьмы с ребенком

Кручко Алёна

Отчего-то говорить такими вот короткими фразами-командами было легче. И голос меньше дрожал. Я не сумела бы убедить себя, что "ничего страшного", никогда не была склонна к самообману, а вот "борись, двигайся, не смей падать!" -- это мне помогало.

И все же до кухни я дошла не иначе как чудом и с божьей помощью. Да взять хоть то, что с лестницы не упала, ведь каждую ступеньку вслепую ногой нащупывала! При этом одной рукой вцепившись в перила, а другой -- сжимая у горла одеяло, которое еще и в ногах путалось!

Поставить чайник я бы

в таком состоянии не сумела, даже спичку бы не зажгла. Кое-как достала кружку и тут же уронила. Кружка разбилась громко, осколки брызнули по всей кухне.

– - На счастье, -- пробормотала я. Собственный голос казался далеким и слабым, уши заложило, как в самолете при посадке. Но холодная вода из-под крана немного прояснила сознание: я обтерла лицо и сделала несколько мелких глотков из ладони.

Но хотелось горячего. Чая. И сладкого.

Я оперлась ладонями о стол, благо, он недалеко от мойки. А там и табуретка в двух шагах, но как добраться до нее и не упасть? Шажок, другой -- боком, вдоль стола, держась о столешницу. Пальцы дрожали. Колени подгибались.

– - Да что ж это такое!
– - почти прошипела я.

Как-то удалось сесть не мимо табуретки. Я подавила острое желание уронить голову на руки -- отключилась бы, и что дальше? На столе стояли заварочный чайник и сахарница. В заварнике был Костин чай, обычный черный, крепкий, с моим наговором на здоровье и бодрость. Я придвинула его ближе, не отрывая от стола -- не разбить бы. Втянула глоток прямо из носика. И еще один. Потом ту же операцию проделала с сахарницей -- придвинуть ближе, снять крышечку, выудить кусок -- и в рот. Как хорошо, что Костя любит рафинад! Кусок сахара таял на языке, я запила его заваркой. Что ж, эта ядерная смесь подействовала не хуже энергетика: в обморок падать мой сбрендивший организм явно раздумал, в голове прояснилось, я даже, наверное, смогла бы сейчас встать, но здравый смысл советовал не форсировать события, а лучше съесть еще пару кусочков сахара.

Кажется, я выпила не меньше половины заварника, и уж точно сожрала половину сахарницы, когда, наконец, почувствовала себя в силах встать, дойти до плиты, зажечь газ и поставить чайник. На плите стояла кастрюля с борщом -- я уже ела всего-то час-полтора назад, но вдруг поняла, что голодная, как... "как медведь после спячки", само собой пришло на ум любимое Костино выражение.

Борщ пах одуряюще -- настоялся. Я навернула полную тарелку. Запила теперь уже своим чаем -- под руку попался успокаивающий, и я решила считать это знаком, все равно не понимала, что со мной, а снять панику точно будет не во вред.

Выпила полную кружку, заедая сахаром вприкуску -- не совсем по правилам, ну и ладно, раз организм просит, лучше ему дать, чего хочет.

А потом все-таки сложила руки на столе, умостила на них голову, прикрывшись уголком одеяла от падавшего из окна света, и уснула, как провалилась. Но это хотя бы был сон, а не обморок.

Проснулась я в постели. Костя сидел рядом, одна его ладонь лежала на моем животе, поверх одеяла, другой он гладил меня по лицу, и от обеих его рук в меня щедро лилось мягкое, ласковое тепло.

– - Что же ты так?
– - спросил он; в мягком голосе я без труда уловила боль, и паника вспыхнула с новой силой.

– - С ребенком... все хорошо?
– - прошептала я.

– - Обошлось, слава богу, -- Костя наклонился ко мне и легко, почти невесомо поцеловал.
– - Не волнуйся, тебе нельзя. Сейчас приедет баба Настя, я попросил соседскую девочку ей позвонить и все объяснить. Боялся от тебя отойти.

– - Мне лучше, -- сказала я, прислушавшись к себе.
– - Вставать, правда, не хочется совсем, но тепло и в ушах не звенит.

– - Тебе и не надо вставать. Не вздумай даже.

– - А Олежка где?

– - Я покормил его борщом и попросил посидеть у себя. Объяснил, что мама спит, а мне нужно посидеть с ней, чтобы подлечить. Чтобы с маленьким ничего не случилось. Он уже понимает такое. У нас вообще умный парень, правда?

Он улыбнулся -- явно хотел меня приободрить, и я в ответ легонько сжала его руку и на мгновение прикрыла глаза.

– - А пока можно подумать, как назовем малыша, -- предложил он.
– - Есть мысли?

Я уже думала об этом. И поняла, что выбрать имя в честь кого-то из моих родных и любимых, оставшихся в прошлой жизни, будет... не то чтобы неправильно, скорее слишком больно. Пусть прошлое остается в прошлом, это лучше, чем, обращаясь к ребенку, вспоминать совсем другого человека, невольно сравнивать... зачем?

– - Девочку -- Тоней, Антониной. По бабушке, -- Костя знал о бабушке Тоне, я рассказывала ему.
– - А если мальчик, выбери имя ты, хорошо?

Он улыбнулся.

– - Михаил.

– - Как твой папа? Хорошее имя для мальчика, мне очень нравится.

Честно говоря, хотя имя мне и в самом деле нравилось, думала я о другом: скорее бы Анастасия Васильевна приехала! Мне казалось, Костя слишком уж долго меня подпитывает, это тревожило. Все настолько плохо? Вдруг так выкладываться вредно даже такому сильному магу, как Костя? Его-то подпитать некому! Вон какой бледный, и поди пойми, то ли от испуга, то ли от истощения резерва...

Словно в ответ на мои мысли, внизу хлопнула дверь, и низковатый, почти оперный голос Анастасии Васильевны разнесся по всему дому:

– - Ау, хозяева, где вы?

– - Беги, встреть, -- шепнула я Косте. Он поцеловал меня и убежал вниз, оставив дверь открытой.

Мне хорошо слышны были его быстрые шаги вниз по ступеням, по коридору, а доктор, похоже, успела без его помощи снять пальто и переобуться: едва Костя спустился, как она тут же скомандовала:

– - Веди, где твоя Маришка. Посмотрим, что там стряслось.

Снова шаги, двойные... Поднимались быстро, Костя на ходу очень тихо что-то говорил -- как я ни вслушивалась, разобрала лишь отдельные слова: "спала на кухне за столом", "ледяные", "почти пусто"...