Дочки-мачехи
Шрифт:
Владимир Казимирович, которому такие свирепые демарши супруги, по всей видимости, были не в диковинку, пробурчал под нос что-то сдавленно-неодобрительное и открыл дверь.
Щелкнул выключатель, и Владимир Казимирович машинально прикрыл рукой глаза.
Когда же он отнял ладонь от лица и приоткрыл зажмуренные глаза, то увидел перед собой молодого человека весьма приятной наружности, стоящего в дверях гостиной и со сдержанным любопытством рассматривающего Марину, снимающую обувь.
– Вы... вы кто такой? – наконец выдавил Владимир Казимирович, и его хриплые слова совпали
– Вы что... с Алисой, да? Она уже домой начала водить... этих самых... своих...
– Вы Владимир Казимирович Бжезинский? – спокойно спросил молодой человек, не обратив ни малейшего внимания на несносную даму.
– Да, но как...
– Можете больше ничего не говорить, господин Бжезинский. Оказывается, мы с вами тезки. Мне очень жаль.
Владимир Казимирович не успел даже испугаться, – настолько приятное и успокаивающее впечатление производил этот нежданный гость, – как из-за спины «музыканта» с завораживающей, неуловимой для глаза обычного человека быстротой вынырнула рука... с зажатым в ней пистолетом.
Марина перекосила рот в беззвучном крике, увидев, как окаменел, привалившись к двери, ее муж... и тотчас же под аккомпанемент негромкого хлопка на лбу Бжезинского нелепой и жуткой кляксой возник кровавый росчерк пронизавшей голову пули... Но увидеть, как муж, словно мешок с отрубями, сполз по двери на пол, ей уже было не суждено.
Холодный взгляд киллера на какую-то невозможно малую долю мгновения оценивающе упал на скомканную пароксизмом животного страха женщину, и тут же его мозг четко продиктовал единственно возможное в данной ситуации решение: никаких свидетелей.
Он перевел на нее дуло пистолета и дважды выстрелил в перекошенное судорожным, обвальным ужасом лицо.
А когда она упала, хладнокровно произвел еще два контрольных выстрела в голову бизнесмена Владимира Казимировича Бжезинского и его супруги Марины Алексеевны Смоленцевой.
А на следующий день после этого мастерски выполненного заказа Владимир сидел в ночном клубе.
...В последнее время он все чаще засиживался допоздна наедине с самим собой в самых дорогих элитных ночных заведениях Москвы (благо деньги, перечисляемые ему за отработку заказов, вполне позволяли жить на широкую ногу) и, смеясь над собственной фальшивой слезливостью, думал о своей роли в этой жизни.
О страшной роли чистильщика, палача, волка криминальной России, который призван уничтожать все то, что могло привести к разрастанию куда большего зла, нежели содержащееся в нем самом.
Бесспорно, он, офицер спецназа ГРУ, особого отдела «Капелла», обученный и вышколенный по недосягаемо высоким стандартам, обязан был выполнять все приказы своего начальства и лично начальника спецотдела «Капелла» полковника Платонова. Но, с другой стороны, степень мотивированности этих приказов всегда оставалась для него, исполнителя, непроясненным и попросту ненужным связующим звеном в классической цепочке заказчик – организатор – исполнитель.
Организатором являлся полковник Платонов. Исполнителями – они, четырнадцать офицеров спецназа ГРУ из особого отдела «Капелла», переориентированных с внешних приоритетов противостояния на внутренние.
Враг был обозначен предельно четко: буйным цветом расцветшая преступность, тесно связанная с криминализированным бизнесом и с властными структурами.
Заказчиком же во всех случаях являлось государство...
...Владимир сидел за столиком в полном одиночестве и неотрывно смотрел на неотвратимо – раз за разом – пустеющий бокал. Иногда он привычно косился на застывшее где-то там, в полумраке стенной ниши, металлически поблескивающее зеркало: оттуда в отсветах трех свечей выплывало его собственное каменное лицо.
Слепая, замкнувшаяся сама на себе сосредоточенность, упирающаяся в обреченность, придавали его молодым и отточенным чертам выражение, присущее только людям, много испытавшим на своем веку.
Страдания наемного убийцы... нарочно не придумаешь. Тоже мне – Манфред и Лара, мелькали и хороводили иронические мысли, и терялись, растворяясь в рое более насущных размышлений...
Нарастающий с каждым последующим бокалом шум в ушах не давал отойти от мрачных мыслей и переключиться, ну, скажем, на созерцание сидящей через столик юной девушки.
Наконец Владимир поднялся и, несколькими шагами преодолев разделяющее их расстояние, присел за ее столик и тихо, но внятно произнес:
– Я вижу, у вас такое же человеконенавистническое настроение, как и у меня. Давайте лучше ненавидеть друг друга, чем весь мир сразу.
Девушка вскинула на него большие зеленые глаза, и Владимир увидел, что она в самом деле еще очень молода – не больше восемнадцати лет.
Но в этих глазах глухо тлело что-то такое, что сразу наталкивало на мысль: на самом деле ей гораздо больше лет, чем прошло с момента ее рождения.
– А я и не ненавижу весь мир, – ответила она. – Это удовольствие для истеричных тинейджеров, тыкающих всем в нос своим гипотетическим суицидом. Много чести его ненавидеть. Вы, наверно, выпили немного больше, чем следовало бы. А у вас что, сегодня день рождения?
– Как вы догадались? – вымученно улыбнулся Владимир.
Девушка передернула хрупкими плечами:
– Просто я ненавижу свой собственный день рождения. И когда в этот день ко мне приходит куча гостей с еще большей кучей подарков и начинает говорить всякие глупости о моем цветущем виде и в высшей степени замечательной фигуре... так вот, на моем лице появляется точно такое же выражение, как вот сейчас было на вашем.
Свиридов улыбнулся.
– Почему-то многие люди, напротив, любят свой день рождения, – произнес он. – А я думал, что я один такой урод, который терпеть не может ощущать себя именинником.
Девушка в изумлении подняла брови.
– Урод? Ничего себе. По-моему, вы вовсе не урод. Вы, между прочим, самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела. Как вас зовут?
– Владимир.
– А меня Алиса. Надеюсь, сегодня ночью вы свободны... Влодек?
– У вас какие-то неприятности? – почти перебил ее Свиридов, которого такая откровенная категоричность неожиданно взбудоражила и полоснула горькой болезненной тревогой. – Не молчите... Ведь что-то случилось, правда?