Дочки-матери, или Каникулы в Атяшево
Шрифт:
Тут она прервала свой сбивчивый монолог, осознав, что говорит так эмоционально, что путается в словах. Наверное, ее даже трудно понять.
Однако Володя, судя по всему, понимал и глядел с сочувствием.
— Вот потому я и приехала, — продолжала Ира. — Потому что я не знаю, что мне делать с ней, как устроить ее в жизни? Ведь она — мой единственный ребенок, моя кровиночка, и то, что с ней происходит…
Ирина снова замолчала, на этот раз уже надолго. Солнце уже село, на землю потихоньку стали опускаться синие, теплые, уютные летние сумерки.
— Знаешь, Ира, ты меня, конечно, извини, — проговорил вдруг Владимир, — может,
— Думаешь, у меня именно такой случай? — Ирина спросила это с обидой в голосе, но сама чувствовала, что Володя совершенно прав. Она и избаловала Алику, и не занималась ею многие годы…
— Как бы тебе сказать… — Володя явно и хотел помочь, и не знал, как это лучше сделать, чтобы не затронуть ее чувств. — Ты, главное, дай ей понять, что ты ей прежде всего друг, а не враг. А то ты из крайности в крайность бросилась: то вообще на ребенка внимания не обращала, а теперь решила держать ее в ежовых рукавицах… Оно, конечно, тоже иногда полезно, но ребенку, тем более девочке, все же ласка нужна. Понимаю, вы с Олей от своей матери немного ласки видели — но это не значит, что с собственными детьми надо повторять чужие ошибки.
Ирина молча потянулась за новой сигаретой.
— А то, что она ершится, как любой подросток, — продолжал, увлекшись, Владимир, — так это она не со зла, а от обиды на тебя. Ты не смотри, что она выше тебя ростом, особенно когда на каблучищах своих, — в душе-то она еще дитя дитем. Ей хочется, чтоб мамка с ней посидела, по головке погладила, о тряпочках да о мальчишках пошепталась. А тебя никогда нет рядом. Вот она и дуется, потому и грубит… Это, Ир, она так любовь свою к тебе выражает, а вовсе не ненависть. Сама-то она хотела бы, может, по-другому выразить — да не умеет. Не научил никто…
И они снова надолго замолчали, наблюдая, как сгущаются вечерние тени, и слушая стрекотание сверчков в траве.
— Вот скажи, — поинтересовался вдруг Володя, — когда ты с ней разговаривала последний раз? Я имею в виду не просто, а как следует, по душам, вроде как мы с тобой сейчас?
«Да вчера только, в это самое время», — подумала Ирина и горько усмехнулась, вспомнив, чем этот самый разговор закончился. Дочь наговорила ей таких гадостей, что и подумать страшно… С тех пор она вообще не знает, как с ней разговаривать. Не знает? Или боится? Боится, что ей опять бросят в лицо те обвинения, которые она сама в возрасте Алики так хотела бросить в лицо своей матери — да не посмела… Потом-то, конечно, осознала — и слава богу, что не посмела. Да уж, верно говорят: прежде чем осуждать своих родителей, сначала вырасти собственных детей.
Некоторое время Володя молчал, дав собеседнице возможность собраться с мыслями, а потом произнес ободряюще:
— Я тут с дедом Игнатом насчет Алики словечком перекинулся, — добавил Володя. — Знаешь, она ему понравилась. Он считает, что у дочки твоей и душа есть, и характер. «Наша она, атяшевская», — сказал. А деду Игнату можно верить, он людей насквозь видит.
— Ага, — кивнула Ирина, у которой от этих слов как-то сразу потеплело на душе.
— Ты нос-то не вешай! — ободрил Володя. — То, что вы сюда приехали, — это ты правильно решила. Алике местная жизнь на пользу пойдет, вот увидишь. Ей Татьяна Сергевна такой курс трудотерапии устроит — все глупости из башки как ветром выдует.
— Ох, сомневаюсь, — покачала головой Ирина. — Как бы, наоборот, хуже не стало. Но поживем — увидим.
— Володя! — послышался из дома голос Оли. — Ты где? Что-то кран в ванной барахлит, не посмотришь?
— Иду! — Владимир тут же поднялся на ноги, торопливо затянулся последний раз и затушил сигарету.
— Спасибо тебе, — с чувством поблагодарила Ирина.
— Да за что спасибо-то? — удивился тот. — Вот когда все наладится, тогда и будешь благодарить, да не меня, а маму свою с дедом Игнатом. Доброй ночи!
— И тебе.
Владимир торопливо пошагал к дому, а Ирина смотрела ему вслед и искренне радовалась за Олю. Вот Олюшке повезло, хороший у нее муж — и спокойный, и мудрый, и заботливый, и хозяйственный, и любит ее и девочек, это сразу заметно. Ну, хоть у кого-то из женщин в их семье удалась семейная жизнь. А то мама рано овдовела, а сама она, Ирина… Эх, право, об этом лучше вообще не вспоминать.
Пока тьма совсем не сгустилась, Ирина все сидела на лавочке под грушей, любовалась звездами и думала, думала, думала… Мысль, неожиданно пришедшая ей в голову в этот вечер, стала для нее почти открытием. Все это время она относилась к тому, какой выросла Алика, как к данности, как к злому року или наказанию свыше. В общем, как к очень неприятному явлению, которое произошло словно бы само собой, без ее, Ирины, участия. Что-то вроде несчастного случая или ДТП, в которое попадаешь случайно: живешь-живешь, а тут бац! — и получи удар судьбы, да еще в тот момент, когда этого совсем не ожидаешь. И вдруг, только сейчас, Ирина поняла, насколько же заблуждалась. Характер и поведение Алики не были проявлением дурных генов с отцовской стороны и не испортились сами собой — это целиком и полностью «заслуга» ее, Ирины. Она сама виновата в этом ДТП. Но, как она тоже поняла только сейчас, случай все же не безнадежен. Еще есть шанс, пусть и небольшой, хоть что-то исправить. И им необходимо воспользоваться.
Ирина рывком поднялась с места и решительно зашагала к дому. В окнах мансарды было темно, но она почему-то была уверена, что дочь еще не спит.
Алика действительно не спала, хотя и сидела на кровати, поджав ноги в темноте, не зажигая света. Когда Ирина вошла, торопливо провела ладонями по лицу. Неужели плакала?
— Доча, ты как? — осторожно спросила Ирина.
— Нормально, — буркнула та в ответ.
— Есть хочешь?
— Нет.
— А ноги болят?
— А ты как думаешь?
— Алика, — все так же не зажигая света, Ирина присела на ее кровать, хотела обнять, но не решилась. — Знаешь… Я бы хотела поговорить с тобой.
— О чем? — насторожилась дочь. Больше всего на свете ей сейчас хотелось курить, но она прекрасно понимала, что тут начнется, если она вдруг достанет сигареты. Мама наверняка поднимет хай — а сама, между прочим, дымит как паровоз.
— О твоем будущем, доча. — Мать старалась говорить мягко и ласково, но Алику подобные интонации только настораживали — слишком уж веяло от них сериальным образом многодетной попадьи Аглаи. — Скажи мне, что ты планируешь делать дальше?