Додекафония
Шрифт:
К концу второй недели от былого вдохновения остались чахлые ошметки; порой, казалось, оно летало где-то рядом, но так и не коснувшись измученной головы, исчезало. Народилась небывалая нервозность, постоянно хотелось напиться как следует; останавливало лишь твердое правило: не прикасаться к инструменту под градусом. По ночам все больше мучила бессонница, а если снилась дуэль всякий раз ее проигрывал и просыпался едва ли не в холодном поту. Вернулась та непривычная необъяснимая злость как после визита усача в мастерскую; иной раз захотелось порвать в клочья все бесполезные черновики и для верности разбить что-нибудь о стену. А после недавней заметки в интернете и вовсе стало не по себе от мыслей насколько могла быть взрывоопасна та стычка в клубе. Журналист сетовал на то, что едва ли можно смириться с тем, что высокодуховное искусство способно породить насилие. В заметке освещался случай на заседании кружка любителей литературы: в разгар обсуждения новой книги случился такой кровавый мордобой что даже полицию вызывали. Сашка, как и любой благоразумный человек стремился к миролюбивому почитанию искусства, но даже в самом тихом человеке порой кроется потаенный рычажок, возмущающий в нем невиданную бурю. Остается только высвободить ту силу что за него потянет. К счастью, в подпитии Сашка как правило оставался веселым и редко выходил из себя что нельзя было сказать о Генке, и теперь еще странней казалось, с каким спокойствием отнесся он к неоднозначному творчеству Лилеева. В другое время они на двоих разнесли бы его в пух и прах; но вероятно Генка все же нашел в себе силы не превращать праздник в балаган что Сашке почти удалось.
* * *
Прошла еще одна бесполезная неделя. Сашка топтался на месте, все сочиненное казалось пустым, пресным. Кое-что более-менее сносное отложил на крайний случай —если ничего не выйдет воспользуется.
Субботний вечер теперь уже по обыкновению проводил над импровизациями к ноктюрну; вдруг показалось снова нащупал что-то занятное, как позвонили в дверь – не желая отвлекаться, затих. Друзья и родственники навещали редко и обычно отзванивались перед визитом; соседи подождут; клиенты обычно приходили сразу в мастерскую.
Вдруг сам себе поразился как долго не думал об Анастасии. «А если это она заглянуть решила – поболтать по-соседски?» Неуютно стало от мыслей что уже месяц ее не видел и не слышал заветного щелчка ее дверного замка. «Не случилось ли чего? А может лучше самому зайти?».
Позвонили еще раз, затем еще, на пятый не выдержал – подошел к двери. Глазок явил неприятное зрелище: у порога мялся Шумилов. Сашка хоть и пожалел, что на всякий случай оставил ему домашний адрес, но все же впустил. Проводил в Музыкальную комнату и предложил сразу садиться за пианино; сам устроился на диванчике напротив.
* * *
Шумилов был из тех немногих кто знал о его композиторских способностях и воспринимал всерьез. Познакомились они в первый день работы Сашки в музыкалке, но по-настоящему сошлись чуть позже. В тот день Сашка для проверки настройки пианино наигрывал свою сонату – Шумилов, проходя мимо класса услышал, и поинтересовался кто автор. Не желая раскрываться, Сашка навскидку назвал кого-то из малоизвестных классиков. Он, безусловно, просчитался: Шумилов как опытный музыковед мог даже ни разу до того не слышав произведения, почти наверняка распознать композитора по характерному «почерку». После недолгих расспросов Сашка признался. Шумилов уговорил поиграть еще что-нибудь из своего; нехотя согласившись, Сашка исполнил сонату для фортепьяно и несколько прелюдий для гитары.
Шумилов в одночасье проникся его творчеством. Сашка пояснил, что сочиняет только для развлечения и обнародовать его никогда не станет, будучи уверенным, что оно едва ли кого всерьез заинтересует. Шумилов пожурил за такие странности, но уговаривать пока не стал.
Однажды, когда Сашка вновь появился в музыкалке, Шумилов неожиданно предложил выкупить его сочинения, интересовался даже сырыми черновиками. Уверял что пролежать долгие годы в столе для них скверная участь – он как верный слуга музыки не смеет того допустить и хоть так даст им свет. Сашка засомневался в такой уж безоглядной преданности; но Шумилов не собирался скрывать истинные намерения и почти сразу признался, что для «шкатулки ценностей» ему не хватало чего-то по-настоящему выдающегося. Сашка обещал подумать. Денег Шумилов предложил прилично – Сашка, находясь в «финансовых тисках», согласился быстро: хоть какая-то польза от этих бесполезных никому неинтересных кроме него самого сочинений – продал ему несколько небольших пьес для гитары.
Конец ознакомительного фрагмента.