Доказательство существования

Зубков Александр Ю.

15

Перенесемся в институт. Я заметил, что к нам часто заходит начальник аспирантуры; это улыбающийся всем человек по фамилии Горенко. Он проходит к Лыковой, и они начинают о чем-то шептаться, потом он уходит.

И вот однажды он подходит ко мне и, улыбаясь, говорит:

– Сергей, давай возьмем тебя в аспирантуру.

– Я не против. Но вы должны об этом сказать Лыковой.

– Да там все уже сказано.

– Замечательно.

Потом я думаю:

все-таки взяли не через три года, а пораньше, наверное, не хватает людей, которые идут в аспирантуру. Что ж, срок аспирантуры – четыре года.

Когда он ушел, подходит Лыкова.

– Сережа, берем тебя в аспирантуру. Но всякие там поблажки у нас не работают. Директор наш считает, что защищаться нужно по совокупности трудов. И ты ведь знаешь, что научного совета у нас в институте нет. Это значит, надо искать совет. Я, конечно, буду всячески тебя поддерживать. Но я не могу быть твоим руководителем в совете.

Но я пока еще не понимаю, что все это значит.

– Ну, давай обсудим техническое задание минчанам.

Я был против того, чтобы давать им деньги: они ничего не делают. Лыкова: «Так заведено. Научные связи. Не нам ломать традиции». Ну что ж, пусть; деньги не мои; были бы мои, я бы им не дал.

Есть еще и другие люди, делающие для нас работу, – из того же Минска, но университетские; они тоже считают на больших ЭВМ. Но я обнаружил, что есть еще военные, которые работают на тех же больших ЭВМ, и у них уже имеется набор кривых, по которым можно оценивать результаты. В сущности, на деньги, выделенные нами, две организации будут получать решения, близкие к результатам военных.

16

Подходил Новый год, на который я возлагал надежды, почти мистически думал о нем: вот придет первое января, и станет все иначе, этот год будет совершенно особым. А пока надо было согласовывать технические задания, и я думал: то ли больше на себя брать, то ли меньше, то ли скорее выгодно мне сделать всю работу, то ли подольше тянуть все это. Чувствовалась усталость, и думалось, что с началом года она как по волшебству пройдет. А еще методика, в которой все же поставил свою фамилию последней, хотя всю ее разрабатывал сам. Волнения, страхи дошли до того, что однажды я думал: боже мой, уехать бы куда-нибудь, в тихий маленький город, одному и найти такую работу, чтобы не было начальников и никаких подчиненных и не надо было бы «бороться за место под солнцем». Как-то утром натощак выпил кофе, в метро образовалось взвинченное состояние, слабость, страх сердцебиения. Вечерами усталость, мрачные мысли обо всей этой кутерьме; и вдруг вздохнул слегка свободнее, когда стало ясно, что формально ответственный исполнитель НИР не я и не

могу им быть, ибо я – инженер! Всего лишь! Что же будет дальше?! Я понял, что надо поспокойнее относиться ко всему, иначе дойдет бог знает до чего.

Как-то раз был разговор с Инной, и мы поняли, что в отношениях между людьми всюду устанавливается естественным путем, если так можно выразиться, презумпция недоверия, надувательства. Между женщиной и мужчиной, начальниками и подчиненными, сослуживцами и – более широко – коллективами, предприятиями. Нельзя быть слишком хорошим: партнером, начальником, сослуживцем, подчиненным и так далее; иначе сядут на голову. Из этого начинают в конце концов исходить все. Я сказал Инне: что-то такое говорил Георгий Петрович давным-давно; при упоминании Георгия Петровича Инна начинает обиженно дуться. Все мы заметили, что он часто пропадает допоздна. Однажды Инна спросила его:

– Папа, а ты где пропадаешь? Нам это непонятно!

И тут Георгий Петрович взвился; он стал кричать, что он взрослый человек и не позволит другим вмешиваться в свою жизнь.

Инна молчала, вся в слезах, я сидел, не зная, что делать. Несколько лет назад они похоронили маму, и Инна до сих пор вспоминает ее. Но что же теперь, Георгий Петрович не имеет права на личную жизнь?

17

На работе мимо меня идет Анна Гавриловна и останавливается.

– Ну что, Сережа, сделал что-нибудь новое?

После моего ответа она говорит:

– Но ведь то, что ты делаешь, – ерунда?

Я пожимаю плечами. Анна Гавриловна отходит. Я называю ее про себя «пиршество женского тела»; так она когда-то выразилась. «Современные мужчины никуда не годятся». Рассказывает страшные истории: взорвался телевизор; продавцы избили девушку, и она выбросилась из окна; мальчик, дурачась, повесился на шарфе. Главное же – это «современные мужчины никуда не годятся»; ей хотелось бы, чтобы мужчина был более активен, пусть даже не по отношению к ней. В себе она уже отчаялась; все беды женского одиночества проистекают от тупости, трусости, равнодушия, пустоты современных мужчин. Она ездит на курорт, оттуда приезжает загорелая, с обвисшей кожей. Всегда лезет в разговор и моментально начинает противоречить, спорить. О Батурине: «Подумаешь, какой-то ведущий инженер». Разговоры о Черноморском побережье Кавказа, там она действительно бывала и хорошо все знает. Любит поговорить о свойствах человеческой натуры и вообще… немного философ. «Говорят, сейчас плохо. А так было всегда». А мужчины какие-то идиоты, одеваются бог знает как, говорят неизвестно что, отпуск проводят дома, ограниченны. Как-то сказала:

Конец ознакомительного фрагмента.