Доктор Чистота
Шрифт:
За двое суток, прошедших с момента побега Реброва (Доктора млять Чистоты), она спала часа три, урывками. И даже не успела съездить домой, чтобы переодеться.
Когда беглецы совершили побег, Юрьевна как раз ехала на выставку современной живописи в ЦДХ — давно обещала Полине. Полина теперь смертельно обижена, неделю не будет разговаривать. Юрьевна вздохнула. Придется что-то придумать… но потом. Потом.
Она положила на стол пухлую папку в сером картоне. Дело номер… да какая разница? В деле было уже несколько сотен томов: целая комната забита,
Вокруг смыкались и слегка пульсировали выкрашенные в ядовито-зеленый цвет стены. Решетки коричнево-красные, словно засохшая кровь. В центре комнаты огромный древний стол, видевший динозавров и советских школьников. Он был сдвинут так, что допрашиваемый буквально ощущал себя притиснутым к стене. Крошечное зарешеченное окошечко под потолком. Комната дознания.
Юрьевна перевернула страницу. Просто для начала разговора.
— Медь, значит?
Напротив нее сидел человек с характерной зэковской поджаростью — такую на воле не получишь.
Зэк поднял голову. Ухмыльнулся, коротко сверкнули фиксы.
— Ну, Медь, и что?
Половина зубов у него была железная, между ними затесалась пара золотых. Юрьевна могла поклясться, что на одной из золотых «фикс» есть след от плоскогубцев.
Она покачала головой. Насмешливо и сочувственно:
— Меднов Сергей Александрович, семьдесят восьмого года рождения. У тебя уже сын взрослый, вторая ходка, а ты все Медь.
Зэк оскалил зубы — родные у него были желтые и мелкие. В стальном ряду они смотрелись как приемные.
— А ты моего сына не впутывай, он у меня пацан ровный!
Юрьевна наклонилась над столом, посмотрела на зэка в упор. Заговорила негромко, с доверительной интонацией:
— Сережа, мы с тобой, к сожалению, не один год друг друга знаем. Скажи мне, кто организовал побег? И я пойду дальше на работу, таких, как ты, арестовывать, а ты обратно в камеру — в карты доигрывать… или чем ты там занят обычно? Сэкономим друг другу массу времени. Ну как? Готов?
Медь спокойно улыбнулся.
— Вот ты неугомонная, — сказал он.
Светлана Юрьевна выпрямилась. Интересный поворот.
— Книжки читаешь?
Медь от неожиданности моргнул, вскинул худой скошенный подбородок.
— Чего?!
Она улыбнулась.
— Книжки, говорю, полюбил читать, Медь? Слово-то книжное, не ожидала от тебя.
Он пожевал губами, жилы на шее натянулись, словно канаты в шторм. И подрагивали.
— Ну полюбил, и че? — Ох уж эта сидельческая дерзость. Юрьевна пожала плечами.
— Просто приятно видеть, как человек берется за ум. Пускай и под старость.
Зэк посмотрел на нее с ненавистью — и почти уважением.
— Чеканутая ты!
— Вот, другое дело. Теперь узнаю старого доброго Сережу Меднова.
— Чего тебе надо? Я ничего не знаю.
— Я и не сомневалась.
Юрьевна аккуратно отряхнула с блузки невидимые пылинки, вернулась к двери и подняла за ручки картонный ящик, стоящий на полу. Переставила его на стол, аккуратно сдвинула, чтобы он стоял параллельно краю стола, — и начала приготовления. Медь смотрел. Юрьевна неторопливо доставала карандаши (простые, разной мягкости — от 2H до 2B), автоматические ручки (синие, черные, красные) и раскладывала их на столе, строго параллельно друг другу, на одинаковом расстоянии. Так, теперь ластики… корректор… Руки Юрьевны привычно порхали.
Медь угрюмо смотрел на ее приготовления. Юрьевна была права: они были знакомы давно. Но кажется, свой ритуал при нем она еще не проводила. Поэтому Медь не понимал, что происходит.
— Что?..
— Тихо, — она даже не подняла головы, продолжая раскладывать принадлежности. Блокнот для записей — с красной обложкой, это для важных фактов. Его положить слева. Блокнот с вынимающимися листами — для записи мыслей, которые приходят в голову во время допроса. Его место справа, чуть выше. Официальные листы, которые на подпись, — на своем, раз и навсегда определенном месте. Посередине и чуть правее, чтобы удобнее было работать…
Наконец Юрьевна закончила приготовления. Переставила пустой ящик на пол, к ножке стола, выровняла. Все должно быть идеально, симметрично и по линии. Юрьевна достала влажные салфетки и тщательно протерла руки, сложила использованные салфетки в отдельный пакет, убрала его в ящик… Медь пялился на происходящее и иногда недоуменно моргал.
Юрьевна отодвинула стул, села и придвинула так, чтобы осевая линия стула совпала с осевой линией стола. Вот теперь хорошо. Она знала эти особенности за собой и не противилась.
Юрьевна посмотрела на Меднова и покачала головой.
— Врач сказал, ты на желудок жалуешься.
Медь неловким движением поджал губы, словно целиком подобрал подбородок. Острый кадык дернулся вверх и опал.
Медь посмотрел на Юрьевну. Глаза запавшие, с мучительным блеском.
Юрьевна сочувственно улыбнулась ему:
— А почему инвалидность себе не выбил? Хорохоришься все, а был бы идейным, в двадцать лет уже с инвалидностью ходил бы, чтобы в ШИЗО лишний раз не загреметь. Как, кстати, тебе пониженная норма питания? — Она резко сменила тему. Медь поднял брови.
— Пытку голодом в совке еще отменили!
Она засмеялась. Медь угрюмо набычился, замолчал.
Юрьевна ласково сказала:
— Ну, вот в Гаагский суд жалобу и напишешь. Бумагу с ручкой дать?
Медь отвернулся.
— Эй, Медь? Обиделся, что ли?
Медь угрюмо смотрел в сторону. Юрьевна вздохнула.
— Ладно… Давай просто и вежливо. Мне, может, тоже неприятно с таким букой, как ты, здесь сидеть и разговаривать, но я же делаю над собой усилие. Кто это был? Постарайся, Сережа, блесни интеллектом. Не зря ведь книжки читаешь. А то будешь через матрас крутиться, пока язву не заработаешь. Оно тебе надо?