Доктор Данилов в дурдоме или Страшная история со счастливым концом
Шрифт:
«Я и так не дурак. И никогда им не был».
«Разумеется. Вешаться пробуют только умные…»
«Мне было тяжело, и потому я…»
«А сейчас что – легче?»
«Нет, не легче. Наверное, еще тяжелее. Но с другой стороны – спокойнее».
«Почему? Ты же перестал пить таблетки?»
«Зря, наверное, перестал. Если бы пил, то сейчас бы спал, а не разговаривал с тобой».
«Иногда полезно поговорить с самим собой».
«Самое
«Но ведь ты-то знаешь, что с тобой все в порядке».
«Со мной не все в порядке, но я не сумасшедший».
«Да, просто ты психопат, склонный к депрессии. Или как там звучит правильная формулировка?»
«Заткнись!»
«Я не могу заткнуться, пока нам есть о чем поговорить».
«Нам не о чем больше говорить! Уже светает, пора, наконец, заснуть».
«Ты пробовал считать слонов? Говорят, помогает. Только считать надо правильно. Не „один, два, три, четыре…“, а „один слон и один слон – два слона, два слона и один слон – три слона, три слона и один слон…“
«Четыре слона».
«Молодец, все правильно понял. Можешь начинать считать».
«Я не хочу начинать считать. Мне бы закончить наш разговор и заснуть. Все, больше не стану тебе отвечать! И слушать тебя не стану! Болтай сколько вздумается, а я буду спать…»
«Дело хозяйское. Поговорить по душам мы всегда успеем… Просто ночью разговаривать куда удобнее, чем днем – никто не отвлекает, обстановка умиротворяющая, лунный свет – он вообще располагает к откровенности… Ты ведь согласен, что откровенность очень важна? Нельзя же врать самому себе…»
«Иногда можно. Надо только следить, чтобы это не вошло в привычку».
Глава двенадцатая
Первое свидание
Притворяться оказалось несложно – здорово помогало однообразие окружающей обстановки и сонное умиротворение, царящее вокруг. Все вокруг вроде бы свои, примелькавшиеся, но – каждый сам по себе. Миша, бывший сосед по палате, сталкиваясь с Даниловым в коридоре, не узнавал его. Равнодушно скользил взглядом и шел себе дальше.
Персонал жил своей жизнью, руководствуясь вечным принципом: «Ты меня не трогай, и я тебе больно не сделаю». Безменцева ежедневно заглядывала в палату, около Данилова задерживалась на несколько минут дольше, спрашивала о жалобах, интересовалась переносимостью лечения, роняла несколько фраз на отвлеченные темы, щупала пульс и пальпировала печень. Раз в неделю являлась вооруженная фонендоскопом с тонометром и мерила всем четверым давление. На вопрос: «Сколько там, доктор?» – неизменно отвечала: «Сто двадцать на восемьдесят». По субботам и воскресеньям дежурные врачи приходили лишь тогда, когда их звали. По два-три раза на дню мельком заглядывали медсестры, убеждались, что все в порядке, и исчезали.
Медсестры в общем-то все как одна были не очень старательными и добросовестными, но зато и не слишком вредными. Данилову казалось, что они просто ленятся. Ленятся выполнять
«Невредность» медсестер заключалась в том, что они разрешали Данилову по вечерам звонить с поста. Данилов не злоупотреблял – звонил не ежедневно и говорил не дольше двух-трех минут. Кроме Елены, разок позвонил Полянскому. Тот обрадовался звонку и с места в карьер понес какую-то хрень о своих связях среди светил современной психиатрии, у кого-то рекомендовал проконсультироваться и так заморочил голову, что Данилов просто повесил трубку. Он надеялся, что Игорь не обиделся: что с психа взять.
Он жил, точнее – выживал под девизом: «День прошел – и слава богу». В конце концов, никто не станет его задерживать сверх положенного. В психиатрии, как и во всей медицине, существуют определенные нормативы пребывания больных. А это означает, что с каждым днем свобода все ближе и ближе.
Именно – свобода. Это из обычных больниц выписываются, а из психиатрических выходят на волю. Как из тюрьмы.
— С завтрашнего дня вы можете гулять, — наконец-то обрадовала Безменцева. — На прогулку у нас выходят организованно, в сопровождении кого-нибудь из персонала. Обычно – сразу после обеда. Если хотите гулять, то присоединяйтесь к тем, кто ждет около двери. Вас проводят. Разумеется, во время прогулки следует вести себя хорошо, иначе они прекратятся. Свидания вам тоже разрешены, можете сообщить близким.
— Свидания тоже проходят организованно? — уточнил Данилов.
— Конечно. — Безменцева не уловила иронии. — Я выписываю пропуск, посетитель приходит в комнату для встреч, которая находится за входной дверью, как раз напротив ординаторской, звонит оттуда к нам на пост, и медсестра вас выпускает. Вы должны понимать, что дальше комнаты для встреч вам уходить нельзя. Свидания с родственниками разрешены у нас ежедневно, с десяти до шестнадцати часов.
— Почему такое странное время? — удивился Данилов. — Обычно же разрешают вечером…
— У нас особое отделение, особая больница. Поэтому все выходы-приходы разрешаются только в рабочее время, когда все сотрудники на месте, а то ведь дежурному персоналу за всем не уследить. Потом, свидания возбуждают, нужно время для того, чтобы успокоиться и заснуть без помех. Вы, кстати, спите как, хорошо?
— Как убитый! — соврал Данилов. — Только голову на подушку положу, как тут же засыпаю!
Уличить его во лжи никто не мог – соседи по палате спали крепко и не слышали, как он в ожидании сна ворочается с бока на бок.
Во время телефонного разговора Данилову показалось, что Елена не особо и обрадовалась возможности увидеться.
— Тебе там пряники не надоели? — только и спросила она.
— Надоели, — подтвердил Данилов. — Привези лучше какого-нибудь простого печенья, только не очень много. И – парочку чизбургеров из «Макдоналдса», если не затруднит…
Обе постовые медсестры при упоминании о чизбургерах улыбнулись.
— Не затруднит, — заверила Елена. — Жди завтра к двум.