Доктор Павлыш
Шрифт:
Он не помнил, как спустился сам- вроде бы он даже и не смотрел на ступеньки, а держался, как жучок, за неровности коры. Казик спустился очень быстро и побежал к тому месту, где лежала, раскинув руки, Марьяна. Он стал звать ее, а она не откликалась. Он приложил ухо к ее груди и долго не мог услышать биения сердца.
И тут к нему подбежал Дик. Он отстранил Казика и велел ему держать куртку над головой Марьяны, чтобы дождь не падал на лицо. Казику было холодно, и дождь стегал больно.
— Она живая, — сказал Дик.
Он стал трогать ее руками, чтобы узнать, не сломано ли что-нибудь. И когда дотронулся до неправильно лежащей ноги, Марьяна, не открывая глаз, застонала, и они поняли, что у нее сломана нога, а это очень плохо.
Дик пошел в лес и срезал тонкие палки.
Марьяна была в полузабытьи, видно, она еще ударилась и потому потеряла сознание, но, когда Дик стал прилаживать палки к ноге куском веревки, который принес с собой, она закричала от боли, заплакала и пришла в себя. Дик не слушал ее плача, хотя Казик просил его остановиться и не мучить Марьяну. Но Дик все же сначала замотал ногу так, чтобы она была неподвижна.
Они осторожно отнесли Марьяну в лес, где под густым покровом листвы ливень не так свирепствовал. Она уже совсем очнулась, ей было больно, но она терпела.
— Как глупо, — говорила Марьяна, — как я вас подвела.
— Молчи, — велел Дик. Он старался разжечь костер, а Казика послал найти большой пустой орех, чтобы в нем вскипятить воду.
— Ничего, — успокаивал он, — все-таки мы спустились.
Марьяна так устала, что, несмотря на боль, вечером заснула. А Дик и Казик долго еще сидели у костра и думали, что делать дальше, потому что все было очень сложно.
Можно было, конечно, послать Казика обратно в поселок. Но идти в поселок надо дней пять, если не больше, и идти тяжело: болота, густой лес- плохие места. Да и оставаться одному Дику с Марьяной тоже было опасно. Один человек обязательно должен ходить на охоту, за дровами, и тогда Марьяна останется одна, беззащитной. А лес не любит беззащитных. Даже если ей оставить бластер, все равно может подкрасться какой-нибудь гад, его даже не заметишь.
— Ладно, — решил наконец Дик, — значит, мы делаем с тобой носилки и несем Марьяну к реке.
— Правильно, — сразу согласился Казик. — Главное- переправить ее через реку, ну или хоть бы одному из нас переправиться. Правда? Мы доберемся до людей и позовем их.
— Так и сделаем. До реки мы ее дотянем за полдня. Там бы перебраться.
— Только бы они не улетели, только бы они нас подождали, — сказал Казик со страстью, словно молился. — Они не должны улететь. Они должны понять, что без их помощи нам здесь конец. Но они же с Земли, они умные, они все понимают.
— Давай спать. Спи, а я посижу. Потом разбужу тебя. Завтра дойдем до реки.
— Дойдем.
— Нам уже немного осталось.
Дождь стучал по листьям, он утихал, и тяжелые капли срывались и падали на мох.
В тот день до реки не дошли, хотя она сверху и казалась близкой. По дороге к ней надо было перебираться через болото, к тому же они потратили немало времени, чтобы соорудить для Марьяны носилки.
Дик срезал жерди для них, но тонких лиан, чтобы их связать, не нашлось. Марьяне стало хуже от боли, которая ее не отпускала, и от сотрясения мозга. Правда, они не знали, что у Марьяны сотрясение мозга, но ее тошнило, болела голова — и она с трудом узнавала своих спутников. Синяки на щеке, на груди, на боку стали черными.
Ночью опять поднялась буря, правда, почти без дождя. Молнии били по стволу дерева и скатывались на землю огненными змеями. Дик порадовался, что они успели слезть.
Порывом бури сорвало с верхних ветвей остатки воздушного шара- они увидели его падающим и сначала в темноте не поняли, что это такое: молнии освещали черное блестящее покрывало, которое медленно опускалось с небес.
Утром Казик подкрался к неизвестному существу, которое лежало недалеко от них, и понял, что это их старый шар. Он теперь совсем был не похож на себя, и даже трудно представить, что он мог подниматься в воздух. От оболочки остались лишь громадные рваные клочья, от корзины- жалкие обломки. Но были веревки, была пленка пузырей. Так что Дик с Казиком сделали чудесные носилки для Марьяны и даже сверху соорудили что-то вроде полога, чтобы у реки не мучили мошки, которые там роятся черными тучами.
Весь следующий день ушел на переправу через кишащее гадами болото, и заночевать пришлось на островке, сплетенном из тростника и водорослей. Островок притулился к берегу реки.
Марьяна была в бреду, у нее начался жар, и некому ей дать лекарства, так как в них разбиралась только она сама.
Островок чуть покачивался- под ним катилась река, если сильно наступить, то нога проваливалась. Ночью Казик убил большую змею, которая тоже хотела переждать темноту на островке. Казику казалось, что они улетели из поселка страшно давно- может быть, год назад, и с тех пор куда-то идут, ползут, карабкаются, и никогда это не кончится. Чтобы отвлечься, он представлял себе сладостные картины встречи с настоящими землянами, а потом стал вспоминать названия всех гор на Земле высотой больше восьми километров. Эти слова мало что значили для Казика- они были заклинаниями, ниточкой, которая связывала его с Землей.
Утром они сварили и съели змею, а потом искали подходящие стволы, чтобы сделать плот, и измучились, пробираясь по болотистому берегу, по песчаным косам и зарослям кустарника.
Марьяну они ни на секунду не оставляли одну. Тем более что места были незнакомые и опасные. Здесь встречались другие болотные звери и гады. В глубине болота, выше по реке, куда они не заходили, было какое-то скопление животных- если забраться на дерево, можно увидеть, как бурлит вода, словно обитатели ее жили в постоянной вражде и драке.
Лишь к вечеру Дик отыскал два поваленных дерева, но лежали они очень неудобно, в топи, и неясно было, как их вытащить и связать. Казик сообразил, что если обрезать корни, которые держали их прибрежный плавучий островок, его можно сплавить к этим деревьям. А потом они притянули деревья к островку, и получился корабль — сырой, ненадежный, почти неуправляемый, но зато он плавал.
Под Марьяну положили много сухой травы и веток, покрыли их кусками пузыря от шара- ей стало сухо. Марьяна все терпела, только стонала иногда. Нога была красная, распухла. И ей трудно было делать все человеческие надобности. Она стыдилась, несмотря на боль, и ничего не хотела есть. Казика она меньше стеснялась, а Дик отходил в сторону. Казик ухаживал за ней, как за большой Луизой, когда та болела, он все умел. А Дику было страшно. Куда страшнее, чем в лесу.