Доктор Сергеев
Шрифт:
— В какой ад идут люди… — почти шепотом сказал Костя, потрясенный картиной боя.
— Точно, — ответил фельдшер, — но только там люди не очень это замечают… Там люди заняты делом…
Какие-то фигуры задерживались на снегу, падали, странно соединялись парами, потом в одиночку или сдвоенные ползли обратно.
— Раненый пошел… — деловито заметил фельдшер и быстро исчез, уже на ходу бросив: — Густо пошел, готовьтесь принимать!
Костя, волнуясь, проверил распределение санитаров-носильщиков и маршрут санитарного транспорта. Он выполнял сейчас, по существу, обязанности полкового врача и
— Этот знает все на свете, — убежденно сказал о нем Бушуев, как только увидел Гамалея. — Этот не подкачает.
— Вы не шутите с командиром взвода! — предупреждал еще до того Сергеева дивизионный врач. — В своем батальоне это большой человек. Он осуществляет предупредительные и противоэпидемические мероприятия, лично руководит работой ротных санитарных инструкторов, управляет выносом и вывозом раненых в бою, оказывает первую помощь больным и раненым, сортирует и эвакуирует их в тыл. А в бою сколько у него забот! С одной стороны, надо хорошо укрыться от врага, особенно воздушного, а с другой — надо быть как можно ближе к линии огня, нужно скрыть транспорт и вместе с тем иметь его под рукой, надо следить за ходом боя и тут же, в несколько секунд, решать важный вопрос — приблизиться ли, отдалиться ли, отойти ли в сторону и, наконец, самое главное — тут же, под огнем, самому перевязывать, найти близкое укрытие, оттаскивать раненых, спрятать их до подхода носильщиков…
Костя вспомнил все это, когда увидел Гамалея в боевом работе.
Уже подносили первых раненых и работа на пункте разгоралась, когда неожиданно загрохотали танки и наверху, казалось над самой головой, знакомо загудели моторы.
— Ловко! — громко сказал Бушуев. — Видать, сейчас только начинается.
Фашисты упорствовали. Наше командование ввело в бой свежие силы: новые цепи подходили к ушедшим вперед, новые танки, скрежеща, шли между ними, новые заходы делали машины. Пылали земля и воздух. Туманная завеса повисла над снегом.
Приток раненых все увеличивался. Иные добирались сами, других приводили санитары, третьих приносили. Персонал работал быстро, подгоняемый кипучим ритмом боя. Но, видимо, на поле работы было еще больше. Оттуда примчался взмокший от бега санитар с запиской.
— От командира санитарного взвода, старшего военфельдшера Гамалея! — задыхаясь, отрапортовал он.
Гамалей требовал срочной высылки возможного количества людей ввиду убыли санитаров.
— Так что самим не справиться… — пояснил санитар. — Очень сурьезное положение.
Костя стал отбирать людей. К нему подошла Надежда Алексеевна и, бледная, с глазами потемневшими и строгими, попросила направить ее к Гамалею.
— Но вы мне нужны здесь, — стараясь быть суровым, сказал Костя. — Вы сестра, а не санитар.
— Очень прошу вас, — совсем тихо, почти шепотом, попросила она. — Вы знаете, я сильная, я физкультурница. Никто лучше меня не вынесет раненого. Отпустите, мое место там.
Вместе с Надеждой Алексеевной пошел и Бушуев. Шурочка, дважды принимавшаяся упрашивать Костю, получив резкий отказ, бросила вдогонку Надежде Алексеевне:
— Я здесь и за вас все сделаю!
Сергеева поражала работа фельдшера, сестер, санитаров. Они перевязывали раненых на месте, под огнем, оттаскивали их под ближайший сугроб, несли на плечах к ротному пункту, а иногда прямо к батальонному, и снова бежали обратно, и снова делали свое дело. Вокруг рвались снаряды, в упор обдавало дымом, землей, мороз сковывал покрасневшие, распухшие руки, ветер колол и резал лицо, но люди упорно, со страстной убежденностью делали свое дело. Фельдшер Гамалей удивлял Костю своей какой-то особенной в этих условиях, спокойной деловитостью, какой-то будничной непостижимой хозяйственностью, словно ничто не угрожало его жизни.
Бушуев скоро вернулся, неся на руках молоденького контуженного бойца, как несут ребенка — положив его голову к себе на плечо и поддерживая тело высоко, почти на самой груди. Осторожно положив его, он быстро пошел назад. Костя, почему-то особенно волнуясь за Бушуева, не выдержал и крикнул вдогонку:
— Очень уж вы, Бушуев, заметный… Передвигайтесь ползком.
Бушуев обернулся и чуть снисходительно сказал:
— Война, товарищ военврач. От нее уберегаться — дела не дождаться!
Бушуев ушел, а раненый, которого перевязывал Костя, сказал, словно разъясняя:
— Страху в глаза гляди, не смигни, смигнешь — пропадешь…
Напряжение боя достигло предела. Шум сражения увеличивался. Толчками вздымалась, вздрагивала и падала земля, гудело в небе, пронзительно скрежетало железо.
Недалеко от землянки что-то вдруг яростно грохнуло, будто внезапно лопнула земля, и тугим фонтаном выбросило огонь, дым, сталь. На минуту вокруг потемнело, стало душно, тяжело, словно землянку вдавило глубоко в землю.
Но мрак стал рассеиваться, дым расползался большими клочьями, стало светло.
Сергеев вдохнул струю морозного воздуха, стряхнул с шапки, с рукавов мелкую глину, вытер руки спиртом и возобновил прерванную работу.
Все чаще и чаще разрывались снаряды. В помещении стояла землистая пыль и пороховой дым, холодный воздух не позволял как следует раздевать раненых.
Костя пользовался лично им приспособленным баллончиком, которым очень тщательно производил присыпку или вдувал в рану мельчайший белоснежный порошок.
Снова появился Бушуев и внес в землянку тяжелораненого. Положив его на носилки, он подошел к Косте и сказал на ухо:
— Комиссар батальона…
Костя узнал высокого человека, который вел за собой наступающий батальон. Он был очень бледен, и темная борода его резко выделялась на фоне халата. Черные глаза с густыми бровями также были особенно заметны.
— Ранило в руку… — шепнул Бушуев. — Сам перевязал, побежал дальше. Ранило в плечо — все равно пошел дальше. Только когда хлопнуло в ногу, свалился. Перевязали, а он обратно вперед. Сердится, что не пускают, из рук вырывается.
Раненый, чуть приподнявшись на носилках, строго глядя на Костю, повелительно закричал: