Доктор Вишневская. Клинический случай
Шрифт:
— Везуха тебе, — опрометчиво позавидовала Анна и сразу же спохватилась.
Но — поздно. Пробка была вынута, и джинн справедливого негодования вырвался на свободу. Вырвался и, как и положено, немедленно разбушевался.
— Завидовать мне?!! — Если бы трава была сухой, то Виктория швырнула бы пакеты на землю, чтобы всласть пожестикулировать, а так всего лишь передернула плечами. — Мне?!! Несчастной женщине, над которой издевается садист и тиран?!!
Кто над кем издевается — это еще надо было посмотреть. Два года назад, когда семейная жизнь еще казалась медом, муж Виктории перевел на ее имя изрядно недвижимости. «Небольшой особнячок на Дмитровке» (особнячок действительно слегка уступал в размерах дворцу князей
Они уже сидели в креслах у камина в уютной гостиной, обитой не вагонкой, как обычно, а широкими досками, но джинн все не желал или просто не мог угомониться.
— Я ему так и говорю — Гарусинский, ты недоолигарх, недомерок, недоумок, недомужик, недочеловек! Ты сплошное «недо», Гарусинский, и никакой банковский счет не в силах это компенсировать! Абсолютное ничтожество! Ты бы видела его в постели!
— А может, не надо? — традиционно усомнилась Анна.
— Лучше не видеть, чтобы не расстраиваться! — столь же традиционно ответила Виктория. — И этому человеку я посвятила стихи!
— Ты?! — изумилась Анна. — Стихи? Свои?
— Нет — Пушкина! — огрызнулась Виктория. — Конечно же, свои.
— Ты пишешь стихи! — восхитилась Анна. — И давно? Почему я об этом ничего не знаю?
— Это был первый опыт, — призналась кузина. — Под настроение. Но получилось неплохо, Гарусинский слушал, раскрыв рот. Вот, послушай сама.
Виктория проворно вскочила на ноги, изогнулась вопросительным знаком, левой рукой уперлась в бок, правой манерно прикрыла глаза и томным голосом, которому позавидовал бы любой умирающий лебедь, продекламировала:
Конец никогда не начало, Как бы я ни кончала, И как бы я ни кричала, Конец всегда связан с печалью. Надежды уже не чаю, На письма не отвечаю, Начало моей печали Там же, где и твоей…Закончив декламацию, она замерла в той же манерной позе, наверное, в ожидании аплодисментов, но так их и не дождалась.
— Вика, ты не Пушкин, — констатировала Анна, когда сестра снова уселась в кресло. — И не Лермонтов.
— И не Лев Толстой! — фыркнула Виктория, слегка обидевшись. — Я всего лишь Виктория Вениаминовна Гарусинская, жена недоолигарха и домашнего тирана. Нет — не жена, а невинная жертва! Женщина, о которую вытирают ноги…
— Так уж и ноги? — не поверила Анна.
— Ноги! — глаза Виктории увлажнились, но слезы из них так и не закапали, потому что плакать хорошо, когда знаешь, что тебя начнут утешать, а утешительница из Анны всегда была никудышная. — Со мной не считаются! Я — никто и зовут меня никак! Представляешь, Гарусинский умотал куда-то на неделю с очередной своей профурой, а мне даже не соизволил позвонить! Я ждала его каждый день, как полная дура ночевала дома, одна, а его не было целую неделю! А потом явился с букетом вонючих орхидей! «Ах, извини, дорогая, срочно пришлось вылететь в Харьков, бизнес, а мобильный в офисе забыл, ну ты же понимаешь, кручусь как белка в колесе…» Так заработался, сукин сын, что ниоткуда позвонить не мог! Сказал бы, что уезжает на неделю, так я бы не ловила ворон, а составила культурную программу. Знаешь, меня один кла-а-асный мальчик приглашал в Амстердам. Там так здо-о-орово… Все так хва-а-алят, — Виктория восхищенно покачала головой. — И мальчик славный, тако-о-ое солнышко,
— Мог бы и обидеться.
— Гарусинский?! На меня?! Обидеться?! Да мне стоит только пошевелить пальцем, и он будет ползать у моих ног и умолять, чтобы…
— А что у тебя здесь? — Анна указала пальцем на левую скулу кузины, где через слой тонального крема проступал кровоподтек.
— Синячок? — Виктория не стала смотреть в зеркало, а сразу догадалась, о чем идет речь. — Видно, да? А я уж мазала-замазывала… Это мы с Гарусинским играли в «И-го-го моя лошадка», и он немного увлекся. Заехал мне своей дубовой головой по лицу так, что аж искры из глаз посыпались. Нет бы что другое дубовым было. Я ему говорю — Гарусинский, ты что творишь, гад? Смерти моей хочешь? А он смеется и за хвост меня дергает…
— За хвост??? — Анне показалось, что она ослышалась или сестра оговорилась.
— Ань, ты что, никогда в «лошадку» не играла? — в свою очередь, удивилась Виктория. — И даже не слышала? Ну ты даешь, а еще врач…
«Ну я ведь не психиатр», — чуть было не вырвалось у Анны.
— Слушай, нельзя так себя обделять! Жизнь должна быть полноценной и разносторонней, в том числе и сексуальная жизнь! Чуть не забыла — у тебя ведь день рождения скоро. Теперь я знаю, что тебе подарить!
— Нет-нет-нет! — подкрепляя свой отказ, Анна затрясла головой и замахала руками. — Викусь, я просто спросила. Умоляю, не надо мне дарить какую-нибудь кожаную БД СМ — сбрую, с заклепками и шипами. Мне это невкусно. Лучше подари мне…
— Очередной набор для реставрации мебели, чтобы было чем занять долгие зимние вечера, да? — Виктория презрительно скривилась. — В наши годы вечера должны пролетать незаметно, в искрометном веселье, в упоении страстей! На старости лет успеешь натешиться со своей мебелью…
— А сейчас лучше в «лошадку» играть, так? — не без сарказма закончила фразу Анна.
— Можно не только в «лошадку»… — Виктория пожала плечами. — Игр великое множество, а если ни одна не нравится, то можно придумать свою. Была бы только охота, ну и с кем играть… Слушай, а давай ты устроишь небольшой прием, пригласишь пару хануриков посимпатичнее из своего института, а я приведу… да хоть и Марата из «Плезант эстетик»! Для любимой двоюродной сестры мне ничего не жалко! Съездишь с ним в Амстердам…
— Спасибо, Вика! — прочувственно поблагодарила Анна, приложив правую руку к груди. — Но мне… я не могу принять такую жертву. Я ее недостойна. Я не умею устраивать приемы и не представляю, что я буду делать с твоим стилистом…
— Делать будет он! — Виктория показала указательным пальцем правой руки куда-то себе за спину. — Он разбудит в тебе женщину, окружит тебя…
— …аурой любви, создаст мне новый обольстительный образ и пригласит в Амстердам. Я угадала?
— Или в Лондон. У него там, кажется, есть родственники. Дальние. Он — потомственный аристократ, не то что мой благоверный. Одна фамилия чего стоит — Новлянский-Оболенский. Марат Новлянский-Оболенский, звучит, а?
— Это он по бейджику Новлянский-Оболенский, а по паспорту Пупко или Сидоров, — усмехнулась Анна.
— Не хочешь — как хочешь! — поняв, что Анна не одобрила предложенную идею, Виктория моментально потеряла к ней интерес. — Человека нельзя сделать счастливым против его воли. Вот например, Гарусинский. Судьба послала ему эксклюзивный подарок…
— Какой?! — ехидно поинтересовалась Анна, хотя и так было ясно.
— Ну ты даешь, кузина! — Виктория всплеснула руками. — Меня! Посмотри — разве я не подарок?