Доктор Вишневская. Клинический случай
Шрифт:
— Я с ним не знакома.
Про консультацию недельной давности Анна уже почти забыла и потому искренне удивилась тому, какое отношение к ней может иметь главврач сто пятьдесят четвертой.
— Ты у них там консультировала в урологии в прошлый понедельник?
— Консультировала, — подтвердила Анна. — Там был не совсем обычный случай.
— Еще бы! — хмыкнул Аркадий Вениаминович. — Совсем необычный! Жалоба в министерство, судебный иск и шум на всю Москву!
— Поделом, — улыбнулась Анна.
— Поделом? — кустистые седые брови шефа поползли
— Поделом, поделом. Дмитрий Григорьевич — настоящий гад, и если на него подали в суд, то я здесь ни при чем…
— Какой Дмитрий Григорьевич? Что ты несешь? Жалобу написали на тебя и судиться тоже собираются с тобой!
— Со мной?!
— Ну не со мной же! Я за всю свою жизнь ни одной врачебной тайны не разгласил!
— Я, кажется, тоже…
— Это только кажется! Как ты…
— Аркадий Вениаминович! — Анна прижала обе руки к груди. — Объясните сначала, за что ругаете, а потом уж ругайте сколько захочется. Какая тайна? Кому?
Аркадий Вениаминович шумно выдохнул воздух, ослабил узел на галстуке и, не удовлетворившись этим, расстегнул халат, ослепительный в своей белоснежности, но уже успевший промокнуть под мышками.
— Ты разгласила информацию о состоянии пациента какой-то посторонней гражданке. Есть две свидетельницы — старшая сестра из урологии и сестра-хозяйка, тоже из урологии. Пациент, которого ты консультировала, написал жалобу на тебя в министерство, оцени, насколько грамотно…
Анна оценила. Грамотно, да. В департамент здравоохранения писать не стал, потому что она работает на кафедре университета, который подчиняется министерству. Не иначе как Дмитрий Григорьевич посоветовал.
— …и намерен подать против тебя иск! Или в прокуратуру заявление написать, он как-то так обтекаемо выразился, все больше на слово «суд» напирал…
— Посторонней гражданке? Два свидетеля? Иск? Заявление в прокуратуру? Да, на выходе из отделения меня остановила бывшая жена пациента и поинтересовалась, есть ли у него онкология? Я ответила, что расстраиваться не стоит, и переадресовала ее к лечащему врачу Ни диагноза, ни информации о состоянии, ни каких-то других сведений, составляющих врачебную тайну, я не сообщала. А что касается свидетельниц, то — да, проходили мимо две какие-то тетки, но разговора нашего они слышать не могли.
— Но разговор все-таки имел место?
— Имел. Аркадий Вениаминович, а с какой это радости вам стал звонить их главный врач? Просто предупредить хотел, заботу проявил? Или что-то другое…
— Предупредить, высказать свое неодобрение твоим поступком и намекнуть, что лучше бы до крайностей не доводить, попробовать замять этот скандал.
— Ему-то какая печаль?
— Ну, никакому же руководителю не хочется даже боком быть замешанным в скандале! — Аркадий Вениаминович в сердцах хлопнул ладонью по столу. — Мне, думаешь, приятно сознавать, что доцент моей кафедры может угодить на скамью подсудимых?!
— Вроде бы за разглашение врачебной тайны ответственность гражданская, а не уголовная…
— Все равно неприятно!
Через десять минут они уже пили чай, заваренный секретаршей шефа Елизаветой. Двадцатипятилетняя голенастая и нескладная Елизавета по совместительству приходилась Аркадию Вениаминовичу племянницей. Она отзывалась только на полное имя и то и дело напоминала окружающим, что она не простой секретарь-референт, а секретарь-референт со знанием английского языка и дипломом МГУ.
К концу чаепития шеф окончательно отмяк душой и пообещал Анне хорошую характеристику для суда.
— Но ты не сиди сложа руки, — сказал он. — Попробуй нивелировать…
«Интересно как?» — подумала Анна.
— И прекрати ты, пожалуйста, курсантам на первом занятии экзамены устраивать. Сколько можно говорить!
— Одна приходила жаловаться или трое? — усмехнулась Анна.
— Одна, — Аркадий Вениаминович развел руки в стороны, показывая габариты жалобщицы. — Такая тетя Мотя поперек себя толще… И еще пожаловалась, что ты заведомо плохо настроена в отношении провинциальных врачей. Ну, чего ты улыбаешься, Вишневская? Другая бы на твоем месте плакала бы, а ты улыбаешься.
— Я умею плакать невидимыми миру слезами, — пошутила Анна и, взглянув на часы, сорвалась с места. — У меня же занятие, Аркадий Вениаминович, а я тут чаи гоняю…
Штопаная душа
Дмитрий Григорьевич снял трубку сам. Тем лучше.
— Урология.
— Не вздумайте давать отбой! — не здороваясь, предупредила Анна. — Не вынуждайте меня на крайние меры…
Под «крайними мерами» подразумевался ее приезд в урологию сто пятьдесят четвертой больницы.
— Здравствуйте, Анна Андреевна. — Нехороший человек не удивился и не испугался, говорил обычным будничным тоном. — Чем обязан?
— Вы прекрасно знаете чем! Я звоню, чтобы…
— Поблагодарить меня за то, что я не стал подавать на вас в суд за оскорбление чести и достоинства, а ограничился…
— Чести и достоинства?! — От возмущения Анна чуть не выронила трубку (разговаривала она из своего кабинета по городской линии). — Это у вас — честь и достоинство?! Да кто это вам так польстил?!
— Я могу и передумать, — негромко, но с угрозой сказал Дмитрий Григорьевич. — Если у вас есть, что сказать по делу, — говорите, если нет — до свидания.
Я, как вам известно, в отделении работаю, а не на кафедре баклуши бью, мне время дорого.
— Ах по делу?.. — Мысль о том, что разговор может записываться (а что — от такого типа всего можно ожидать) удержала Анну от кое-каких слов и выражений. — Ладно, давайте по делу. Вы думаете, что сумеете выйти сухим из воды? Ошибаетесь! Я постараюсь сделать так, что вас не только в Москве, но и в Мухосранске каком-нибудь на работу не возьмут!