Долгая дорога домой
Шрифт:
Утром проснулся уже один. Святые люди ушли, солнце поднялось высоко, мимо спешили прохожие. Так я пережил первую ночь на улицах Калькутты.
Выжить
В животе, как всегда, урчало, но хотя бы раздобыть еды на берегу широкой реки оказалось проще, чем в красных стенах вокзала, куда меня забросило несколько дней назад.
Поскольку торговцев очередной маленький попрошайка, похоже, ничуть не трогал, я пошел вдоль кромки воды, прикинув, что там наткнусь на кого-нибудь, кто готовит еду. При свете дня я окончательно убедился, что еще никогда таких больших рек не видел. Эта, правда, еще была грязная и вонючая, по поверхности плыли трупы животных, человеческие экскременты и мусор. Я прокладывал себе путь вдоль берега, когда вдруг с ужасом увидел в горе мусора два
От такого зрелища меня замутило, но больше всего поразило другое. Увиденное только подтверждало то, о чем я уже стал догадываться: в этом городе борьба за жизнь идет каждый день. Опасность ждала на каждом углу, и любой мог оказаться грабителем, похитителем и даже убийцей. Все страхи проснулись разом. Неужели в таком мире жили братья? Не поэтому ли они никогда не разрешали мне покидать станции, когда мы путешествовали вместе? Что же случилось с Гудду на том вокзале? Во что он влип, почему не пришел, когда я проснулся? Может, и он так же меня искал повсюду? А что родные думают, со мной случилось? Ищут ли или думают, что я погиб, пропал навсегда?
Больше всего мне хотелось к маме, Гудду, к семье, чтобы меня защитили, обо мне позаботились, но я знал, что придется собрать все силы, чтобы иметь хоть призрачную надежду на возвращение. А не то пропаду или даже умру на берегу этой широкой мутной реки. Здесь рассчитывать можно только на себя. И я взял себя в руки.
Повернувшись спиной к мосту, я направился к спускавшимся к воде каменным ступеням, на которых люди купались и стирали. Вдоль ступеней спускалась вниз широкая ливневка, по которой с улицы стекали грязь и дождевые потоки. В воде плескались и дурачились дети, и я побежал к ним. Как и многие туристы, теперь я сам удивляюсь, как можно купаться или стирать в реке, превратившейся одновременно в канализацию и кладбище, но в то время мне эта мысль и в голову не приходила. Где же еще стирать и купаться, как не в реках. Как я позже узнал, это еще и подходящее место для героизма.
Другие дети были совсем не прочь принять меня в компанию, и мы вместе играли в воде – лучшем спасении от палящего солнца. Некоторые без малейшей опаски спускались по ступеням на довольно приличную глубину, но я заходил не дальше, чем по колено. Плавать я не умел, хотя братья и учили меня у плотины за городом. За исключением сезона дождей, наша река оставалась спокойной и неглубокой, как раз для детей. Но купаться мне нравилось. И никогда я не получал от воды такого удовольствия, как в тот день, – здорово было снова стать обычным ребенком, играющим с другими детьми.
Ближе к полудню они ушли домой. Я остался на ступенях, мечтая, чтобы день длился вечно. Но река была полна неожиданностей. Я не заметил, что уровень воды, по-видимому, в течение дня менялся, и, когда прыгнул на безопасный до этого участок, вдруг погрузился с головой. Течение было сильным, и меня понесло дальше по ступеням. Я отчаянно забултыхался и забарахтался, отталкивался от дна, пытаясь выбраться на поверхность и глотнуть воздуха, но поток бросал меня то вверх, то вниз. В какой-то момент до поверхности оказалось слишком далеко. Я тонул.
И вдруг услышал всплеск рядом, какая-то сила потянула меня вверх и вытащила на ступени. Оказавшись на них, я стал откашливать грязную воду и отфыркиваться. Меня спас бездомный старик, который прыгнул в воду и ухватил в последний момент. А потом молча повернулся и пошел вверх по ступеням к берегу, где, видимо, и жил.
Наверное, доброта незнакомца усыпила мою бдительность, а может, просто потому что мне было всего пять, но, когда на следующий день я пошел купаться на реку, то по глупости прозевал прилив и усилившееся течение и вновь попал в передрягу. Как ни странно, спас меня тот же бездомный. Наверное, он приглядывал за мной, когда заметил, что я вернулся. На этот раз на нас обратили внимание прохожие. Люди смотрели, как мужчина помог мне выбраться на ступени, где я откашливался еще дольше прежнего. Нас обступили,
Наверное, я стушевался от множества сгрудившихся и глазеющих на меня людей или устыдился и разозлился сам на себя, оттого что второй раз чуть не утонул, но, так или иначе, вскочил на ноги и просто сбежал, только пятки сверкали. Остановился, только когда окончательно выбился из сил, и клятвенно себе пообещал, что к реке больше – ни ногой.
Так что я так и не поблагодарил того бездомного, моего ангела-хранителя, спасшего меня не один, а два раза.
Убегая от толпы, я очутился в незнакомом районе, а на улице темнело. До наступления ночи на привычное место на берегу я бы не успел вернуться, так что ночлег надо было искать поскорее. Я набрел на какую-то заброшенную фабрику, на темных задворках которой высилась куча мусора. Чувствуя, что совсем устал, я нашел себе картонку и улегся за кучей. Пахло там скверно, но теперь я к этому почти привык – зато место было укромное.
В ту ночь меня разбудил лай своры бродячих собак, гавкающих в свете уличного фонаря неподалеку. Я схватил булыжник, подобрал еще несколько камней, до которых смог дотянуться, но так, видимо, и заснул, потому как проснулся от жарких солнечных лучей, бьющих прямо в глаза. Камни лежали рядом, но собак нигде видно не было.
В скором времени я уже знал все окрестности вокзала, прилегающие к нему магазинчики и киоски, где можно было поживиться. Запахи от них разносились дурманящие: манго и дыни, жареные пряные закуски, а от палаток со сладостями – ароматы гулаб джамуна и ладду [2] . И куда ни глянь – везде люди ели: вот мужчины беседуют и щелкают арахис, там пьют чай, отщипывая по виноградинке от грозди. В такие минуты меня терзал голод, и я шел попрошайничать к лавочникам. Меня всегда прогоняли, как и еще с полдюжины детей, – слишком нас было много, чтобы проявлять милосердие.
2
Гулаб джамун, ладду – традиционные десерты индийской кухни в форме шариков. Гулаб джамун готовится из сухого молока и муки, обжаривается во фритюре и подается в сахарном сиропе. Ладду делается в основном из масла, орехов, сахара и специй.
Я подолгу глядел на евших – они были не богаче моей семьи, так что годной еды после себя не оставляли, но что-то могли уронить или доесть не до конца. Урн здесь не было, так что, когда есть заканчивали, остатки просто бросали на землю. Я быстро смекнул, какими отбросами вполне можно питаться, мы же и дома с братьями знали, какую еду подбирать на станции. Жареные кусочки, например, самосы [3] можно есть без опаски, надо только отряхнуть от налипшей грязи. Но их все хотят – надо опередить стаю других голодных детей. Я больше выискивал то, что чаще всего просыпают: орешки или острую ореховую смесь бхуджу с нутом и чечевицей. Иногда везло на кусок лепешки. Острое чувство голода мучило нас всех, так что за объедки приходилось бороться. Меня нередко отпихивали, а могли и огреть. Мы, как голодные псы, грызлись за кость.
3
Самоса – индийская разновидность самсы, отличительной особенностью которой является исключительно вегетарианская начинка.
Хотя обычно ночевал я поближе к реке и станции, близлежащие улицы тоже начал исследовать. Может, во мне снова проснулось врожденное любопытство, но еще меня вела надежда найти за новым поворотом что-нибудь съестное, а может, доброго лавочника или ящик с рыночными отбросами, до которых еще не успели добраться другие бродяжки. В большом городе – большие возможности!
А еще город был полон опасностей. Помню, во время одной из вылазок я очутился в квартале теснившихся друг к другу ветхих домов и лачуг, держащихся лишь на бамбуке и изъеденной ржавчиной арматуре. Вонь стояла невыносимая, будто кто умер. Я заметил, что люди как-то странно на меня посматривают, создалось ощущение, что мне сюда нельзя. Встретил парней, куривших самокрутки, – они так на меня глянули, что я почувствовал себя не в своей тарелке.