Долгая воскресная помолвка
Шрифт:
Тело Жана-Батиста Сантини, лейтенанта медслужбы, ненавидевшего войну, как и все медики, я увидел час спустя на походной кровати с оторванной головой.
Вы, наверное, догадались, мадемуазель, что мне не доставляет радости рассказывать об этом. Когда начался артобстрел, Василек уже был в поезде, идущем в тыл. Я никогда его больше не встречал. Если в Париже или где-то еще его вылечили от пневмонии, полученной из-за долгого пребывания на снегу, куда его бросила злая воля людей, и вы его до сих пор не обнаружили, значит, у него по крайней мере остался шанс все забыть.
Когда в Комбле провалился второй этаж санчасти, мне удалось спуститься вниз. Я пересек
Я шел по ночам, днем спал, прячась во рвах, кустарнике, руинах домов. Грузовики, пушки и солдаты, двигавшиеся в сторону фронта, были сплошь английские. Тут было меньше разрушений, даже птицы летали. Однажды утром я встретил на дороге мальчика. Он пел песенку "Возле моей блондинки". И я понял, что выбрался из войны. Этому мальчику было столько же лет, сколько моему сыну сегодня. Он отвел меня к родителям, таким же крестьянам, как и я, которые все поняли, не задавали вопросов, чтобы не заставлять меня лгать. Я пробыл у них неделю или чуть больше, помог починить сарай, поставить ограду. Они дали мне велюровые брюки, рубашку и куртку, не похожую на солдатскую. Волосы мне сбрили в Комбле, когда обрабатывали рану на голове; а также шляпу, похожую на ту, что Василек надел на Снеговика.
И я двинул дальше. Шел на запад, в обход Парижа, где меня могли бы сцапать, затем по ночам на юг, спал днем, ел, что подвернется или то, что по доброте своей давали люди, шел в направлении прекрасных земель, которые вы видите перед собой и где все растет, несмотря на человеческую глупость.
Почему я выбрал район Бри? Скажу. Я приезжал сюда, когда мне было двенадцать лет. Меня поместили на полгода к одному крестьянину в Верней, который умер, а его сыновья меня не узнают. Я всегда рассказывал Мариетте о том, как был счастлив в Верней, о своем желании снова увидеть эти поля, где растет отборная пшеница, а подсолнечники такие высокие, что в них могут заблудиться дети. Смотрите, какие у меня подсолнечники. Мне бы следовало начать уборку неделю назад. Теперь я понимаю, почему все тянул. Начну завтра. Однажды, много лет спустя после тех несчастий, которые я вам описал, вы приснились мне, хотя я вас не знал. Вы шли ко мне через эти поля, и я, вздрогнув, весь в поту, проснулся, посмотрел на спящую Мариетту и встал послушать дыхание сына. Сон был тяжелым, и я испугался.
Теперь я рад, что вы смогли увидеть эти подсолнечники. Получив мое письмо в 1917 году, Мариетта продала нашу ферму в Дордони и перебралась с сыном в Верней. Я в течение нескольких дней поджидал ее, сидя на каменной скамье напротив таверны, где жил, в верхней части площади. Однажды жандармы спросили, кто я такой. Я показал им голову и руку Они сказали: "Извини, парень. Кругом столько дезертиров". А в одно мартовское утро приехала Мариетта. Автобусом из Турнана, Титу был завернут во что-то шерстяное.
За несколько месяцев до этого, во время страшной осени 1916 года, я написал Мариетте, пользуясь нашим шифром, что буду ее ждать на Восточном вокзале. Я соорудил себе поддельное увольнение. Она поняла и приехала. Но у барьеров вокзала было столько проверок, что я даже не пытался пройти. Мы поцеловались через решетку. Ощущая тепло ее тела, я не смог сдержать слез, хотя никогда, даже в детстве, даже после наказаний в воспитательных домах, не плакал. В тот день я дал себе зарок выбраться из этой войны живым.
Я больше никогда не
Слышу, возвращается ваш автомобиль. Теперь я уйду и тихо вернусь к себе Знаю, мне нечего вас опасаться, вы меня не выдадите Если вам удастся увидеть Василька живым и он забыл то дурное, что было в его жизни, не напоминайте ему об этом. Пусть у вас будут другие воспоминания, как у меня с Мариеттой. Фамилия, скажу вам, ничего не значит. Свою я получил случайно. И также случайно взял себе чужую. Василек, как и Бенуа Нотр-Дам, умер в Угрюмом Бинго однажды в воскресный день. Если где повстречаете Жана Дерошеля, я буду счастливее, чем вы думаете. Напишите тогда. Запомните адрес, принадлежащий только Этому Парню. Я живу близ Берней, в департаменте Сена-и-Марна. Я живу на Краю Света.
ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ БИНГ В УГРЮМЫЙ ДЕНЬ
В этот последний воскресный вечер августа, вернувшись на улицу Лафонтена и лежа в своей кровати, Матильда обо всем рассказывает отцу и позволяет ему открыть шкатулку из красного дерева. Пока он читает, она спит, и ей снятся кошки, делающие глупости. Кричит Бенедикта.
Утром отец приносит ей телеграмму от Жермена Пира, отправленную из Сэнта:
"Остался с носом, как вы и хотели. Ваше послание получил через брата. Выезжаю в Мелон. Скоро гортензии будут источать аромат в моей комнате".
Через день, во вторник 2 сентября 1924 года в три часа пополудни от маленького человека в белых гетрах, более пылкого и хитрого, чем мангуста, приходит новая телеграмма:
"Он жив. Не трогайтесь с места, Матти, главное - не трогайтесь с места. Я выезжаю".
Телеграмма отправлена из Милли-ла-Форе в пятидесяти километрах от Парижа.
Матильда сидит в маленькой гостиной в окружении отца, матери, Сильвена и еще кого-то, кого сейчас, когда она пишет эти строки, уже не в силах вспомнить. Может быть, шофера отца Жаку, которого она упорно называет Торопыгой, как и того, что служил у них, когда она была ребенком. Может быть, ни красотки-ни сестры, может быть, какой-то черной тени из ее снов. Телеграмма падает на пол. Сильвен поднимает ее и подает ей. Глаза ее полны слез, она не видит Сильвена, никого не видит и говорит: "Вот черт, какая же я дура".
И сразу оказывается в объятиях своего отца, Матье Доннея. Потом, в своей комнате, она открывает шкатулку из красного дерева, бросает туда телеграмму и закрывает шкатулку, как ей кажется, в последний раз.
Но ошибается. Жизнь продолжается, как сказал Этот Парень, и она достаточно сильная штука, чтобы нести нас на своей спине.
В июле 1928 года, спустя четыре года, из Канады придет письмо, написанное сплавщиком леса с озера Сен-Жан и в свободные минуты поэтом, где рассказывается, как он похоронил в Угрюмом Бинго пятерых солдат.