Долгие ночи
Шрифт:
Кюри ходил по комнате, шлепая босыми ногами.
— Хорта едет? — спросил он, остановившись около отца.
— Куда?
— В Турцию.
— Ему-то зачем?
— А Товсолт, Ибрагим-Хаджи? — допытывался Кюри.
— Им и здесь неплохо.
— Тогда зачем едем мы?
— Мы не едем, нас нужда выгоняет, мой мальчик. Тесно
— Почему же они разбогатели? На чем?
Мачиг тяжело вздохнул. Многого не знал сын. Да и откуда ему знать то, о чем сам-то Мачиг лишь смутно догадывался.
— На чужих бедах, — ответил Мачиг. Пусть сын сам поймет. К чему объяснения.
— Ты говоришь, дада, в Турцию? Я не согласен! Но против твоей воли пойти мы не можем. Только объясни мне все же, почему дармоеды остаются, а мы должны ехать? Одни пугают Сибирью, другие — Турцией. А если вообще никуда не ехать? Если нам здесь дадут землю?
Мачиг недовольно покачал головой.
— Парень, ты говоришь чужим языком. Конечно, Арзу, Маккал, Берс — хорошие и честные люди. Они большие друзья бедняков.
Но их красноречие до добра не доведет. Не слушай их!
— Нет, они говорят правду! — вспыхнул Кюри. — И в Сибири, и в Турции мы погибнем. Что там смерть, что здесь! Понимаешь, дада? Тогда зачем же я должен ехать? Пусть едут те, кому мы в тягость. Но сначала пусть отдадут нам нашу землю, а потом убираются на все четыре стороны. Мы никого силой не держим.
Но и мы хотим жить по-человечески. В мои годы вы уже с оружием в руках сражались. Вы свое дело сделали. Теперь вы постарели и не мешайте нам. Сегодня наша очередь.
— Эх, Кюри, что же вы хотите делать! — невольно вырвалось у Мачига. — Напрасно только погубите людей.
— Нет, не напрасно! Мы будем биться с угнетателями! Да! Пусть не забывают, что мы уже мужчины.
— С пустым желудком много ли навоюешь…
— Скоро и мы заживем. Я пойду на большую дорогу. То, что ты не добыл мотыгой, я добуду оружием!
— Я буду рад за тебя, сын мой! Рад! — воскликнул Мачиг. Но в глазах его было столько горя, что даже возбужденный Кюри заметил его.
— Ты заговорил моим языком, — уже спокойно продолжал Мачиг.-
Помню, я точно так же бушевал в твои годы. Молоды вы еще, Кюри. Можно сказать, только еще оперились. О войне не стоит говорить. Это ни к чему. Пустой разговор. Выбрось из головы эту дурь. У царя столько войска, что и счесть его невозможно.
Сколько солдат погибло в боях с нами, но всех мы так и не смогли убить. Мы просто устали. А от солдат и теперь покоя нет. И не будет. Лучше уж молчать и не дразнить зверя. Пока он не рвет тебя, жить как-то можно. Кстати, когда мы воевали, на нашей земле не было врагов. А теперь посмотри вокруг — сколько их! Как муравьи расползлись по всей Чечне, одев ее в лохмотья. Заселили Чечню казаками, вооруженными до зубов.
Посчитай, сколько они крепостей понастроили, сдавив нас со всех сторон. Мы, как взнузданный боевой конь, в бешенстве мотаем головой, а сдвинуться с места не можем. Нам нечем стало дышать, так нас крепко ухватили за горло. И противиться этому невозможно. Напрасно Арзу и его друзья мутят вам головы. Прошу тебя, не слушай их, Кюри, если ты считаешь меня своим отцом.
Будем послушны устазу. Если не дал нам покоя Бог, не следует роптать. Живи мирно и работай, Всевышний нас не забудет.
Так была разрушена золотая башня, которую Кюри строил в своем воображении…
ГЛАВА VII. СХОД
Храбрость для защиты отечества — добродетель, но храбрость в разбойнике — злодейство.
А. Бестужев-Марлинский
Обойти все чеченские аулы и провести в них соответствующую разъяснительную работу — таков был приказ Лорис-Меликова, к выполнению которого полковник Муравьев приступил незамедлительно. Вместе с ним в Гати-Юрт прибыли начальник Ичкерийского округа полковник Головаченко и еще какой-то незнакомый офицер. Новый старшина Хорта принял гостей. Стол с резными ножками, покрытый зеркально-черным лаком, купленный Хортой специально для такого случая, был накрыт белоснежной скатертью и заставлен изысканной едой и дорогими винами.
Гости усаживались за стол, когда прибыл приглашенный в качестве переводчика наиб Качкалыкских аулов, майор милиции Бота Шамурзаев.
Во всем округе сегодня не было более счастливого человека, чем Хорта: надо же, такие гости. И где? У него в доме сидят, кушают, пьют. И для Хорты было высшим наслаждением обслуживать их. Он вертелся юлой, ничто за столом не ускользало от его взгляда, на правах хозяина он мог упрекнуть любого из гостей, не проявляющего особого аппетита.
— Кушай, пей, — то и дело напоминал он. — Один слов и молоко маленькой птичка карапчим [65] . Ваше благородие, кушай. Бери ножка. Надо вино пить.
Покончив с обедом, Муравьев сказал Боте:
— Не сочтите за труд, господин майор, помогите старосте собрать народ.
Муравьеву не пришлось дважды повторять свою просьбу исполнительному Боте.
— Кто этот чеченец, господин полковник? — спросил недавно прибывший в Чечню штабс-капитан фон Клингер. — У него и речь, и походка — кадрового офицера, русским он владеет в совершенстве…
65
Карапчим — достанем (ломан, чеч.).
— Позволю себе заметить, капитан, не только русским, но и польским, и французским, — живо подхватил полковник. — Вы угадали, он кадровый офицер. Вернее, бывший.
Фон Клингер удивленно посмотрел на полковника.
— Вам разве не доводилось слышать его историю? — удивился, в свою очередь, полковник Головаченко.
— Я здесь человек новый, — как бы извиняясь за свою неосведомленность, проговорил штабс-капитан.
— Легендарная личность! — полковник отхлебнул из бокала. — Это же Шамурзаев!