Долгий дозор
Шрифт:
Обратно всё-таки тяжело идти было. Прицепили к верблюду волокушу с Зией и скарбом. Мулла-батюшка вперёд ушёл, дозорить. Маринка с раненым шла, а Егор Ромке-джи помогал. Хотел ему тоже волокушу соорудить, да тот отказался. Мол, ногами пойду, только помоги немного.
И вот тут, часа через три, случилось чудо великое, на всю жизнь его Егор запомнит! Очнулся Зия и попросил воды. А когда его напоили, слабой рукой вызвал «комариный» экран и прошептал:
— Следите. Ромка-джи… Егор… вы знаете. Они-то быстрее…
И «комары», как обычно, прозрачным роем взвились из браслета Зии и разлетелись. Егор тотчас муллу-батюшку позвал, объяснил почему. Против воли радостным голосом говорил, всё равно, что в школе докладывал, что, мол, «отработал я этот проклятый приём борьбы, отработал, — и показать могу!». Мулла-батюшка не торопясь подошёл, с раненым поздоровался, на экран посмотрел.
— Да, теперь точно спокойно дойдём! Долгих вам лет, Зия, да будет над вами благословение Господа-Аллаха Вседержителя долгие годы!
А Зия улыбается и Егору шепчет:
— Подарки… не растерял? Красавице своей…
— Нет, Зия, — сказал Егор, и не удержался, заплакал. Теперь можно плакать, есть вода в организме… да и не стыдно плакать, совсем не стыдно!
Зия закрыл глаза и заснул. Экран спокойно висел рядом, как когда-то при Савве. Видно всё было чётко и ясно. До Города оставался день пути. К вечеру доползём.
Маринка обняла Егора и Ромку-джи за плечи и сказала дрогнувшим голосом:
— Муж мой, братик мой, как же я вас обоих люблю!
И все молчали, даже мулла-батюшка, хмуро вызывающий то одну «комариную» картинку, то другую. Лишь едва слышно шуршал песок, попискивали сервисные сигналы экрана и громко вздыхал верблюд.
Тихо бренчал дутар. Зия допил ген-кумыс и трясущейся рукой утёр губы. За стеной привычно заорал младенец. Егор, потупившись, смотрел в пол. Полоса жёлтого света тянулась от двери через всю комнату к стене. В углу комнаты, в темноте мерцала невиданной красоты башня. Белые облака над ней сияли. «Гонконг» — непонятно темнела надпись… и дальше что-то совсем уж несуразное на демонском языке.
Зия остановил запись.
— Саввы нет, — сказал он. — Тот был великий знаток истории. Жаль, не успел он с вами, ребятнёй, толком поговорить.
В противоположном углу шевельнулся староста Володя.
— Соплякам мудрого не открывай, — скрипуче произнёс он, — не доросли ещё.
— Мы, откровенно говоря, не мудрее их будем, — прошептал Зия, откинувшись на подушки. — Ты сам говорил… — он осторожно кашлянул, и голос его окреп, — вот чёрт, в почках ещё пока отдаётся… Ты, староста Володя, сам говорил, что жизнь ваша прежняя прекратилась. Не уйти от жизни-то…
— Посмотрим, — спокойно ответил староста и встал. Он повздыхал, прошептал короткую молитву, похлопал Ромку-джи по руке и убрёл, обронив на прощание:
— Во многие мудрости многие печали. Пусть живут, пока молодые, — жизни радуются.
— Ничего, боевая юность России… их не так-то просто
— Угу… — Маринка сняла с плеча руку Егора.
— И м-м-мне… — подал голос Ромка-джи.
— Описаешься! — отрезала Маринка. — Лежи и не жужжи! Дядя Коля сказал, что ещё два дня лежать надо. А ты опять ночью до ветру потащишься!
— Да всего-то третью чашку прошу, — недовольно заворчал Ромка-джи. — Зия, вон, уже четвёртую пьёт! И потом, что бы мне до ветру не сходить? Что я должен, в чайничек сикать?
— Именно, — рассеянно сказала Маринка, помогая Зие поправить подушку. — В чайничек, в баночку, в штанишки… постельный режим! Зия, вам удобно?
— Удобно, ослепительная, удобно. Спасибо! Ну-с, сполох-десант деревенский, поехали дальше! Здесь у меня файлик есть… специально для вас вытянул. Но учтите, староста не зря ворчит. Это, так сказать, не для детского ума! И вообще, запрещённая тема. В Москве меня могли бы запросто прижучить… так что не болтайте потом, где ни попадя.
— Спаси Господь-Аллах! — тотчас горячо отозвался Ромка-джи. — Что мы, не понимаем, что ли?
Егор молчал. Маринка снова уселась рядом с ним, и он обнял её за плечи, укрыв прохладным одеялом. Говорить и думать не хотелось. Хотелось целоваться.
Эх, Ромка-джи, заикаться теперь тебе несколько месяцев, пока контузию молодой организм не победит! И Лилькина любовь.
Ну, да ничего… он теперь горит весь! Каждый вечер Зия что-нибудь новое рассказывает и показывает. Говорит, что нельзя, мол, более в дикости жить. Надо, говорит, и о мире больше знать, и о нашем месте в нём.
А наше в нём место хорошее… с Маринкой рядом…
Егор украдкой поцеловал Маринку в шею и почувствовал, как вспыхнули её щёки. Она повернула голову и еле слышно жарко прошептала Егору в ухо: «Руки убери!»… отчего Егора как будто пробил разряд — так это было замечательно!.. И захотелось сграбастать Маринку целиком и утащить куда-нибудь подальше от файлов, Зии, истории и Ромки-джи…
…Ох, сколько всего может за три месяца произойти! Господь-Аллах, и не поверишь! Дядько Сашу похоронили… Райка-джан плакала-плакала, а потом вдруг закинулась — еле-еле старухи её от тела оттащили… вот жуть-то была! Ну, там все поревели… очень уж хороший мужик был дядько Саша, всем его не хватать будет. Сидит он теперь в садах райских, блаженных, и просит, наверное, Господа-Аллаха за Городом, — второй родиной дядько Саши, — присмотреть.
На Установке пришлось неделю вкалывать, пока аврал не закончился — попёрла непонятно откуда вонючая дрянь, — пока её откачали, да все корни-каналы промыли, да новые режимы задали — приходил домой уставший и перемазанный, как шайтан! Так уж всегда с Установкой. Как случается чего, всем работы хватает. Тяжёлой, неприятной и выматывающей до упаду. Мама-Галя Егора кормила, Маринке дозорить пришлось.