Долгий фиалковый взгляд
Шрифт:
— Только одного мне, пожалуйста, не говори.
— Чего не говорить?
— Скажи, что это была старая сморщенная карга. Или даже скажи, что ты ее не разглядел. Умоляю!
Я закрыл глаза и снова прокрутил эпизод на мысленном домашнем экранчике. Повторная прокрутка всегда очень полезна. Так и должно быть. При том образе жизни, когда всякие вещи совершаются очень быстро, очень неожиданно и порой грозят смертью, обучаешься держать объектив широко открытым. Помогает сводить концы с концами.
— Я дал бы ей от двадцати до двадцати пяти. Волосы черные или темно-каштановые. Если бы она не неслась с адской скоростью, они были бы длиною примерно до плеч. Схвачены какой-то лентой или пластмассовым обручем. Не коренастая, но крепкая. С виду здоровая. Не очень высокая. М-м-м… Босиком? Точно сказать не могу. Может быть, у нее носорожьи ступни. Одета во что-то коротенькое и цветастое. С цветочным рисунком? С каким-то рисунком. Из легкого материала. Возможно, какой-то ночной мини-халат. Впереди снизу и на шее расстегнут, развевался за ней вместе с темными волосами. Под халатом, по-моему, ничего. Может, трусики, может, это было белое тело в контрасте с загаром. Еще я заметил что-то блеснувшее на запястье. Браслет или часы с браслетом. Бежала хорошо, сильно, высоко поднимала колени, активно работала руками. Похоже, напугана, но не в панике. И не задыхалась. Рот закрыт. Зубы, как я полагаю, стиснуты. Полна решимости. Неслась как черт, но не куда-то, а от чего-то. Если бы она стартовала на десятую долю секунды раньше, сейчас мы уже катили бы на восток по Тамайами-Трейл. А на десятую долю секунды позже — была бы покойной юной леди, мне пришлось бы отправить «мисс Агнес» на более длительную стоянку, и, возможно, ты, я или мы оба вошли бы в историю. Извини, Мейер. Сложи воедино: молодая, интересная, предположительно даже хорошенькая.
Он вздохнул:
— Макги, перед тобой никогда не вставал вопрос, не источаешь ли ты некий сублиминальный аромат, истинную собачью радость средь всех ароматов? Я читал о роли запахов в репродуктивном цикле моли, которые мы не способны учуять. Ученые опрыскали им ветви деревьев в далекой глуши, а через час сотни и сотни…
Он замолчал — в этот миг мы увидели вдалеке приближающиеся огоньки. Казалось, прошло много времени, прежде чем они приблизились и стало слышно урчание мотора. Мы шагнули на шоссе, замахали руками, седан рывком притормозил, потом выровнял ход и промчался, набирая скорость. Номера штата Огайо. С виду мы не походили на тех, кого кто-нибудь пожелает посадить темной ночью в машину на очень пустынной дороге.
— Я изобразил самую очаровательную улыбку, — опечаленно объявил Мейер.
Мы обсудили возможности и вероятности. До Тамайами-Трейл отсюда двадцать миль по пустому шоссе. А в другом направлении — около десяти до перекрестка с темным магазином и темной заправочной станцией. Мы двинулись вперед, и я попробовал приметить место, где под свет фар выскочила девушка, но прочитать на черном щебне следы шин, оставшиеся при заносах, не было возможности. Никаких огоньков ни в одном доме ни с той, ни с другой стороны. Ни одного деревянного мостика. Ни одной подъездной дорожки. Жди до кровавого пота, пока кто-то проедет. Итак, начнем долгий путь в двадцать миль, вломимся в первый дом, где горит свет. Может быть, кто-нибудь подвезет. Возможно, не скоро.
Перед уходом пометили место упокоения в воде «мисс Агнес», воткнув в грязь длинную толстую сломанную ветку с нацепленной на нее алюминиевой пивной банкой.
Перед самым уходом меня настиг очередной приступ тошноты, вышла последняя чашка воды из канавы. Держась середины шоссе, мы нашли правильный ритм, со временем прекратили шлепать подошвами, зашагали в хорошем марафонском стиле.
— Четыре мили в час, — подсчитал Мейер. — Если удастся не делать привалов, до Тамайами-Трейл пять часов. Сейчас примерно без четверти одиннадцать. Значит, без четверти четыре утра. Несколько остановок придется сделать. Добавь полтора часа… м-м-м… пять пятнадцать.
Шарканье, стук башмаков по черному дорожному покрытию. Оркестровое причитание древесных жаб и квакш. «Г-рр-румп», — это лягушка-бык. Жалобная равномерная песнь голодного москита, импровизированное «вжик» вылетевшей из придорожных зарослей мухи. Пролетел самолет, чересчур высоко, огней не разглядеть. Испуганное карканье и паническое хлопанье крыльев ночной птицы, добывающей свой обед в канале. И однажды — далекий призрачный вой флоридской пантеры.
Второй автомобиль, промчавшийся на очень большой скорости, полностью нас игнорировал, равно как несколько минут спустя старый грузовик, державший путь на север.
Однако по дороге, звякая и дребезжа, плюхался старый добрый «форд», пикап-грузовичок. Он звучно жаловался на пятнадцать лет тяжкой службы на плохих дорогах, отважно перематывая спидометр во второй или третий раз. Одна его фара мигала. Грузовичок затормозил, остановился чуть впереди нас, и мы рванули к нему по левой обочине. Я разглядел дородную фигуру за рулем. А когда поравнялись, в окне водителя мелькнула вспышка, раздался сильный, ровный, не раскатившийся эхом гром, и приблизительно в дюйме от моего правого уха просвистел ветер. Если в тебя уже раньше стреляли хоть раз, этот отчетливый звук узнаешь безошибочно. Его слышит лишь тот, кто находится прямо перед самым дулом. А если ты его слышал не раз и живешь до сих пор, значит, рефлексы у тебя в порядке. Схватив Мейера левой рукой за талию, я при звуке второго выстрела ринулся, как нападающий бейсбольной команды, и мы по заросшему склону скатились в грязный провал канала. Грузовик вновь заскрипел и запрыгал, с трудом набирая скорость, оставляя в ночном воздухе запах бездымного пороха и горячего, наполовину сгоревшего масла.
— Ну и ну! — протянул Мейер.
Оказавшись по пояс в воде, мы выползли на склон, как неуклюжие аллигаторы.
— Они носят с собой оружие, напиваются вдрызг и пробивают дыры в дорожных знаках, — констатировал я.
— Пугают голосующих на дорогах и хохочут до колик?
— Пуля прошла в дюйме от моего уха, дружище.
— Откуда ты знаешь?
— При этом одновременно со звуком выстрела происходит какое-то чмоканье. Если бы она пролетела далеко от уха, я его не услышал бы. Если бы стреляли с сотни ярдов, ты тоже услышал бы. Когда же снайпер палит из винтовки с пятисот ярдов, раздается жужжание, чмоканье, а потом выстрел.
— Благодарю тебя, Тревис, за сведения, которыми, надеюсь, никогда не воспользуюсь.
Он начал было карабкаться дальше, но я схватил его и сдернул:
— Отдохни пока, Мейер.
— По какой причине?
— Если это какое-то хобби, вроде охоты с фонарем на оленей, значит, он с дребезгом укатился из нашей жизни, распевая старые застольные песни. Но если его намерение по неизвестным нам причинам было серьезным и истинным, этот тип еще вернется. Мы не сумели определить, где именно из кустов вышла юная леди, потому что у нас теперь нет фар. А у него они есть, так что он сможет увидеть, где мы выбрались из кустарника. Поэтому давай сейчас уйдем вдоль склона к югу футов на тридцать и еще чуточку обождем.
Так мы и сделали, обнаружив более покатый склон. Но только уселись, как услышали, что грузовик возвращается. Видимо, для разворота ему пришлось проехать какое-то расстояние. Мы слышали, как он замедлил ход, видели свет на траве в паре ярдов над нашими головами. Затем огни передвинулись дальше, грузовик затормозил и, наконец, остановился. Мотор тарахтел лениво, с перебоями. Я прополз червяком поближе к грузовику, раздвинул траву, взглянул на его зад. Слабый свет освещал наполовину заляпанный грязью флоридский номер. Разобрать его не было никакой возможности. Мотор умолк, фары погасли. Правые колеса стояли на обочине. Наступила полная тишина.