Долгий путь в лабиринте
Шрифт:
— Пистолет был исправен?
— На аэродроме она вдруг оттянула затвор, дважды выстрелила в камень и осмотрела пулевые отметины.
— Сперва вы проверяли ее, потом она вас. Потому-то и оставила оружие летчикам. Убедилась, что на этот раз все без шуток. Удивительная женщина. Она восхищает, а в чем-то и настораживает.
— У меня ощущение, схожее с вашим. Впрочем, сильные, волевые люди где-то бывают непонятны, порою даже загадочны.
— Да, в этих случаях почти всегда наличествует отклонение от привычных стандартов… Но мы ударились в философию, а это редко приводит к добру. — Гейдрих дружески улыбнулся подчиненному. — Итак, делаем выводы.
— Она наотрез отказалась взять с собой передатчик. Как вы теперь знаете, оставила в самолете и пистолет. Очень осторожна. Ничего, получит передатчик в самое ближайшее время.
— Как же она дала знать о себе?.. А, понимаю: консульство Персии?
— Наш человек в этом консульстве был заблаговременно предупрежден. В строго определенный час Альфе полагалось позвонить ему на квартиру, сказать условную фразу невинного содержания, получить такой же ответ и повесить трубку. У агента связь с немецким посольством в Москве… Судя по тому, что сообщение из Москвы поступило, все так и было.
— Как передатчик доставят Альфе?
— Обратным путем. Сегодня в Москву выезжает специальный курьер с «дипломатической почтой».
— Ну что же, вы и в самом деле работаете профессионально, дорогой Тилле. Теперь следует подумать о судьбе Энрико Диаса. Нужен он вам?
— Альфа хотела бы иметь его возле себя. Утверждает: он только прикидывается человеком, который стоит вне политики, на деле же — ярый противник большевизма…
— А как думаете вы?
— Он богат, этот Энрико Диас. А такие редко бывают сторонниками марксизма.
— Хуже, если бы он и она орали о своей ненависти к большевикам, не так ли?
— Да, группенфюрер… Так вот, для вида я дал согласие на заброску Энрико Гарсия к русским на каком-нибудь более позднем этапе. Она обрадовалась, стала учить его языку… Но все равно это химера и чушь. Мы никогда не пошлем его в Россию. Провалится в первый же день.
— Кажется, он пилот?
— У него пилотское свидетельство. Был личный самолет. Ко всему, он хорошо знает оружие, владеет приемами каратэ. Помните эпизод в тюрьме, когда он уложил набросившихся на него уголовников? Это и было знаменитое каратэ.
— Вот как!.. Я хотел бы взглянуть на этого человека.
— Я и забыл, что вы спортсмен, группенфюрер!.. Думаю, он придется вам по душе. Здоровый, сильный мужчина. Хороший образчик человеческой породы.
— Поначалу я думал передать его в абвер. Там организуется испанский батальон. Фюрер считает: Южная Америка столь же важна для новой Германии, как и просторы Восточной Европы. Придет время, мы высадим тысячные десанты где-нибудь в устье Рио Колорадо или Рио Негро… Там уже действуют наши колонисты: скупают земли в прибрежной полосе, исподволь готовят запасы горючего, продовольствия, обзаводятся транспортом…
— В испанском батальоне Энрико Диас был бы на месте.
— Это от него не уйдет. А пока он будет у вас. Пусть его учат русскому языку и всему тому, что может пригодиться в России. Видите ли, восточный поход вермахта может продлиться несколько недель, как надеется фюрер…
— А может, и дольше?
— История войн свидетельствует, что бывают всякие неожиданности, — уклончиво проговорил Гейдрих.
Он встал, прошел к стене, на которой висела большая карта Советского
— Да, это не Франция с Англией, — сказал Тилле.
Гейдрих не ответил. Из головы не выходил документ, который недавно показал ему глава СС Генрих Гиммлер. Показал и тотчас запер в сейф.
Вверху стояло: «Фюрер и верховный главнокомандующий вермахтом». Далее шла дата: «18.12.1940 года». И наконец, название документа: «Директива э 21. Вариант „Барбаросса“.
Это был план нападения на СССР. Он начинался фразой: «Немецкие вооруженные силы должны быть готовы к тому, чтобы еще до окончания войны с Англией победить путем быстротечной военной операции Советскую Россию…»
Семь последних слов этой фразы были подчеркнуты.
Значит, даже не война в полном смысле слова, а мгновенный всплеск немецкой военной мощи, некая огненная лавина, которая, как извержение вулкана, в считанные недели затопит просторы России.
Можно ли оспорить такое решение фюрера, чей военный гений блестяще выдержал все испытания последних лет? Мысль была настолько нелепа, что Гейдрих усмехнулся.
Но ему было известно и другое. Сравнительно недавно в Восточной Пруссии, близ города Растенбурга, особые формирования СС и приданные ей строительные подразделения организации Тодта начали сооружение секретного подземного города — будущей ставки фюрера на Востоке. Предусмотрено создание свыше сорока казематов, укрытых многометровыми слоями бетона и стали, системы лифтов, подземной электростанции, мощного узла связи, других служб. Строительство поглотит сотни тысяч тонн ценнейших материалов, труд целой армии рабочих и инженеров… Зачем все это, если Россия будет повержена в считанные недели? Неужели в глубине души фюрер опасается, что восточный поход может затянуться?..
Гейдрих вернулся к столу в глубокой задумчивости.
— Думаю, мы обо всем поговорили, — сказал он Тилле, который все еще стоял у карты, — Вы свободны, штандартенфюрер. Я дам знать, когда найду время поглядеть на этого вашего феномена.
Тилле покинул кабинет.
Оставшись один, шеф РСХА некоторое время ходил по комнате, снова обдумывая все связанное с предстоящей войной против России. Сейчас он по-иному оценивал и смысл начавшейся операции в нефтяном центре Советского Союза. Руководители рейха требуют провести там серию диверсий, чтобы главный противник Германии лишился преимущества в обеспеченности топливом. Есть ли логика в таком решении, если считать, что военные разработки фюрера безошибочны и восточный поход окажется быстротечным? Вряд ли в этих условиях обилие нефти даст Советам реальное преимущество. Не вернее ли предположить, что сами русские попытаются уничтожить свои нефтепромыслы и заводы, как только немецкие армии форсируют Волгу и перевалы Кавказа?
Взгляд упал на белый телефонный аппарат непосредственной связи с рейхсфюрером СС. Рука потянулась к телефону. Стоит снять трубку — и раздастся глуховатый голос: «Рейнгард, слушаю вас!» И конечно, тотчас будет включено записывающее устройство…
Перед Гейдрихом возникло мягкое, будто опухшее лицо Генриха Гиммлера, его неподвижные бесцветные глаза, в которых никогда ничего не прочитаешь. И он задержал руку. Еще достаточно свежо в памяти все то, что произошло с Эрнстом Ремом, Грегором Штрассером и другими, когда они попытались мыслить независимо, в чем-то не согласиться с Гитлером, Герингом, Гиммлером…